Перевод с азербайджанского специально для Я.С. и русскоязычных друзей.
(фрагменты
по рассказам известного экскурсовода,
исследователя истории города Фуада Ахундова)
исследователя истории города Фуада Ахундова)
… Есенин и Маяковский.
Два противоположных характера, две полярности (можно сказать) в
советско-русской литературе. Но их обьединяает один город - Баку. Сегодня речь
о Есенине. Для Есенина Баку - ... это Персия. Воплощение Персии. Его обманули
Персией, можно сказать. Когда он гостил в Баку (1925 г.), всем надоел:
"везите меня в Персию, везите меня..." и т.д., в конце-концов главный
редактор газеты "Бакинский рабочий" Петр Иванович Чагин дал команду кое-кому:
"Везите..."
Короче, сажают поэта в пароход, вместо Ирана дают
большой крюк по Каспию, причаливают на севере Абшеронского полуострова недалеко
от Баку, высаживают: "Персия!". На самом деле Есенина не обманули,
там в этих северных селах рядом с Баку в те года нефти не было, но была
"чадра"(покрывало для женщин типа паранджи), нефти не было, но был
дух Востока, что и с лихвой хватило для Есенина на первое время. Например, в те
дни одна девушка в чадре каждый день приносила для поэта молоко. Он видел
только её черные , восхитительные глаза.Она не разговаривала с ним. И этого ему
было достаточно, чтобы втюриться окончательно. Он спрашивал сопровождающих:
"Кто она, как её зовут?" Ему отвечали, что у нас это не принято
спрашивать. "Хорошо, откуда она?!" - "Из селения
Шаганы"(одна из посёлков абшеронского полуострова, близ Баку). Так и
рождается образ:
"Шаганэ
ты моя, Шаганэ!
Потому,
что я с севера, что ли,
Я
готов рассказать тебе поле,
Про
волнистую рожь при луне.
Шаганэ
ты моя, Шаганэ."
Таким образом, в саду у раскулаченного миллионера М. Мухтарова в Мердекянах(селение близ Баку, ныне там дендрарий) для поэта создают настоящий Восток, по впечатлениям которым и создается известный цикл "Персидские мотивы".Таким образом, Баку для Есенина на время стал самой что ни на есть Персией. (В отличии от него,у Маяковского Баку ассоциировался с новым, нашедшим в себе силы на многие новшества, ориентированным на индустриальное будущее городом).
Естественно, в конце-концов поэт понимает, где он находится,
но его фантазию было уже не остановить.Тем более, что брат Чагина, Василий Иванович
Болдовкин, частенько прогуливался с ним
в Старом Городе. Тогда это место было не таким , как сейчас,
"отутюженным", чистым. Крепостные стены были в плачевном состоянии, и
жизнь там, в крепости была убогой. Но всё это было реальным, живучим в своём ритме остатком того(!) Востока. Всё это
питала фантазию поэта, это было самое то, что ему было нужно.
Однажды, прогуливаясь по улочкам Старого Города они
с Болдовкиным доходят до побережья, там тогда у причала стояли прогулочные
парусные лодки. На парусе одной из них красовалась надпись: "Ай да
Пушкин!". C одной стороны Старый
Восток, Иран, с другой стороны лодка "Ай, да Пушкин"?!
Есенин говорит Болдовкину:"Вася, мы идём
кататься на этой лодке!" Садятся в лодку, а там лодочник, местный.
Есенин спрашивает лодочника:
-"Тебя как зовут?"
-
"Мамед!"-
"А почему же ты Мамед, а лодка "Пушкин"?
"
Знете, что ответил Мамед?
- "Аде, папа, даа, назвал!"
-"Мамед, а ты знаешь, кто такой Пушкин?"
- "Конечно, знаю"
- "А кто был Пушкин?"
-" Пушкин был мусульманином"
-"А чё он делал?"-
"А он ничего э, не делал.Он это, как его...
стихи писал".
Вот ответ Мамеда,"он ничего не делал, он стихи
писал. Много-много. И хорошие стихи писал".
Есенин видит в парне собеседника:
- "Мамед, а ты знаешь, я тоже стихи пишу.
Много, и хорошие стихи".
Мамед на него удивлённо:
-"Ты что, Пушкин что-ли?"
-"А ты нас покатай, а я тебе стихи и
почитаю"
Лодка отчаливает, и Есенин целый час не переставая
читает "Персидские мотивы". Стихи действительно прекрасные.
“В
Хороссане есть такие двери,
Где
обсыпан розами порог.
Там
живет задумчивая пери.
В
Хороссане есть такие двери,
Но
открыть те двери я не мог.
У
меня в руках довольно силы,
В
волосах есть золото и медь.
Голос пери нежный и красивый,
У
меня в руках довольно силы,
Но
дверей не смог я отпереть.
До
свиданья, пери, до свиданья,
Пусть
не смог я двери отпереть,
Ты
дала красивое страданье,
Про
тебя на родине мне петь.
До
свиданья, пери, до свиданья.”
Таким образом под музыку стихов Есенина лодка
возвращается в бухту, поэт расплачивается с лодочником, и при выходе спрашивает
у него:
-"Мамед! Хороши мои стихи?"
Лодочник смотрит на него и говорит:
-"Хорошие э... Но только очень грустные."
И после небольшой паузы выносит вердикт:
-"Извини да... Всё-таки, ты не Пушкин."
После этого у поэта портится настроение, они с
Болдовкиным уходят обедать в тогдашний популярный ресторан
"Поплавок". Вечером, когда оба выходят оттуда в стельку пьяные,
Есенин вдруг (бывает же, у пьяного человека секундная вспышка правды, это из
той серии) говорит своему спутнику:
-"Вася!
А Мамед-то был всё-таки, прав! Я не Пушкин..."
Такие образом, в июне 1925 года, в Бакинской бухте,
как бы устами Мамеда заговорила Истина.
Вскоре Есенин покинул город. Навсегда. Уходя он
знал, что это была не Персия, не Иран, это восточное очарование, которая
вдохновляло его было навеяно Баку. Потому и уходя, он написал:
"Прощай,
Баку! Тебя я не увижу.
Теперь
в душе печаль, теперь в душе испуг.
И
сердце под рукой теперь больней и ближе,
И
чувствую сильней простое слово: друг.
Прощай,
Баку! Синь тюркская, прощай!
Хладеет
кровь, ослабевают силы.
Но
донесу, как счастье, до могилы
И
волны Каспия, и балаханский май.
Прощай,
Баку! Прощай, как песнь простая!
В
последний раз я друга обниму...
Чтоб
голова его, как роза золотая,
Кивала
нежно мне в сиреневом дыму."
...А потом был "Англетер" . И (само)убийство.
Источник: https://www.facebook.com/aztvresmi/videos/886258468378970/
