Воспоминания студента смутного времени: Ташкент 92, или как развевался
"Магнификат" Баха над Узбекистаном
Февраль 04, 2010
Смутные, полные
драматических событий 90-е годы. Период масштабных исторических и политических
коллизий. Студенчество. Поездка в Ташкент.
никто не забыт, ничто не забыто
ПРОЛОГ
...Огромные двери Консерватории с треском захлопнулись за мной. Пройдя
сквозь испепеляющий взгляд вахтёра в шапке-ушанке (грозы возвышенных дам и утончённых
учительниц средних возрастов), я оказался в фойе и сразу же стал невольным
слушателем дискуссии, которая как мне показалось, сулила много интересного.
Председательствовал в дискуссии мудрец местного масштаба, хранитель
национальных ценностей, студент-народник Фахреддин по кличке
"Hахичеванец". Он прославился не своей игрой на таре, а тем, что
однажды выступил с докладом о механизме взаимодействия между семи нотами и семи
планетами, а когда спросили его об "оставшихся" двух планетах, он
заявил, что они лишние(!). Когда недавно, по прохождению многих лет, услышав
заявление астрономов о том, что Плутон - на самом деле не планета, а астероид,
я вспомнил о том докладе, и был, мягко говоря, озадачен. Ведь если астрономы
ещё через несколько лет "сократят" какую-нибудь очередную планету, то
получится, что Тарист знал об этом ещё в те далёкие, "лихие 90-е"? И
мы, меркантильные студенты, дышавшие одним воздухом с великим человеком, даже
не подозревая об этом подтрунивали над ним? Воистину, плебеи духа не узреют
Величину!
Но... не будем торопить события, тем более, что астрономы - народ медлительный.
На этот раз Фахреддин собрав своих меньших собратьев (тоже
"народников"), которые глядели на него, как индейцы на баобаб, мудро
перебирая чётками вёл возвышенную беседу со студентами композиторского
факультета о роли балета(!) в национальной культуре Азербайджана. В ту минуту,
когда я вошел в фойе, у дискутирующих речь зашла о балете "Бабек"
(1979 г.) Акшина Ализаде (Бабек - народный герой, лидер движения хуррамитов и
национального восстания, сражавшийся в IХ веке против арабских захватчиков). И
тут Хранитель Народных Ценностей не выдержав, пафосно изрёк в сторону
композиторов:
- Ə, o nə baletdi yazmısuz, əəə? Ə, heç Babək də tumanını çıxarıb camaatın
qabağında oynayar?! (Эй, что это за балет вы там написали? Разве Бабек сняв
трусы танцевал бы перед людьми?!).
Ёмкость и лаконичность этой фразы меня поражает до сих пор: "сняв
трусы танцевать"- целый вид искусства, огромное мировое наследие - начиная
от Терпсихоры и кончая Морисом Бежаром, не говоря о "Жизели",
"Лебедином Озере", "Жар птице" и "Весне
священной" и т.д., так точно охарактеризовать тремя словами - на это был
способен лишь Фахреддин-"Hахичеванец".
Услышав эту фразу, который по видимому в глазах народников символизирует
балет в целом, я хотел было "врезаться в разговор" и встать на защиту
Бабека, мол, "как у других не знаю, а у Бабека трусы всё-таки были",
да не смог, потому как кто-то в этот момент взяв меня за шкирку, пригвоздил к стене.
Это был новый заведующий кафедрой исполнительской практики Агиль Гафулов.
Яростно вытаращив глаза, он перед моим носом размахивал бумагами и орал:
- Вот! Полюбуйся! Вот! Это всё твои дела! И что мне теперь делать?! Это
официальный документ!
Сразу же забыв о нижнем белье Бабека, я спустился на бренную землю и
ошарашенно спросил:
- Агиль, что случилось, обьясни нормально?
- Как что случилось?! Нас приглашают в Узбекистан!!!...
(тут экран гаснет)
"Фильм"
основан на реальных событиях. Имена и фамилии персонажей (не) изменены.
РОЛИ ИСПОЛНЯЮТ:
Агиль Гафулов – заведующий кафедрой исполнительской практики
Азербайджанской Государственной Консерватории (АГК, ныне Бакинская Музыкальная
Академия)
Самира Исмайлова – красавица, пианистка, лаборант АГК
Руфат Амиралиев – скрипач, аспирант АГК
Наргиз Бабаева – вокалистка, студентка АГК
Алескер Алекперов (не то Алекпер Алескеров?) – тарист, студент АГК
Юрий Саюткин – пианист, студент II курса АГК
и я, ваш покорный слуга – пианист, студент III курса
АГК
В ЭПИЗОДАХ:
Проф. Налбандян – проректор Ташкентской Государственной Консерватории
Гудрат – народник студент Ташкентской Государственной Консерватории
Узбекская милиция, ГАИ, администрация гостиницы, старая горничная, постояльцы,
статуя Ленина.
Использованы фрагменты музыки Баха, Листа, азербайджанских композиторов и
узбекский фольклор.
(Камера сначала показывает звездное небо, потом узбекскую степь, вдали
бегают верблюды.)
ГОЛОС ЗА КАДРОM
…Недавно, в один из мутных декабрьских вечеров развалившись в своём любимом
кресле перед телевизором, я лениво перешагивал из канала в канал. Телевизор
скучно сообщал о каких-то демонстрациях, президентах, покупательской
способности. Вскоре я набрёл на музыкальный канал "VIVA Polska" и
остановился. Моё внимание привлёк не огромный лоснящийся негр в приспущенных
штанах, который ритмично "внушал" что-то своей "бэйби", а
именно сама "бэйби", которая извивалась тут же рядом. Собственно, в
ней меня привлекли не тёмная кожа, чёрные шортики и томный взгляд, которым она
обвалакивала не только своего негра, но и камеру, а причёска. Эту причёску
иногда называют "а-ля Клеопатра", и что-то она мне напоминала.
Я не смог вспомнить и чтобы отвязатся от ритмичного медленного английского
говора, и послушать нормальную музыку переключился на канал "Меzzо".
Там длинный изогнутый скрипач судорожно терзал свой инструмент иcполняя
"Интродукцию и рондо-каприччиозо" Сен-санса. Скрипач также мне
кого-то напоминал своим изогнутым профилем и судорожными движениями.
И на этот раз я ничего путного не смог выудить у себя из памяти, a когда
пианист вступил своей лёгкой и развязной партией, я переключился дальше и
случайно попал в наш родной "АzTV". На экране появилась
огромная, ярко раскрашенная и невозмутимая как фараон вокалистка-народница в
сопровождении отряда таристов. Отряд как и полагается, был рассажен в
"боевом порядке" и был одет в униформу народников - костюмы с
галстуками. Пока тучная женщина пела с чувством собственного достоинства,
камера смотрела ей в квадратно раскрашенный рот, а когда наступила интерлюдия,
начала "ползти" по таристам. Они же увидев направленную на них
камеру, старательно делали вид, что играют, хотя за них играла фонограмма.
Вдруг в поле зрения камеры попался худой тарист в коричневом костюме, и тут я
вспомнил!
Эти три образа - "Клеопатра", судорожный скрипач и тарист в
костюме соединившись в одно целое пробили брешь в моей памяти и оттуда хлынул
яркий поток воспоминаний: Смутные, полные драматических событий 90-е годы.
Период масштабных исторических и политических коллизий. Студенчество. Поездка в
Ташкент. Ситуации, причину возникновения которых можно обьяснить только на
подсознательном уровне. События, которые могли происходить только в 90-е.
Состав людей, совокупность которых невозможно мыслить кроме как в гастрольной
поездке. Случайности, которые едва ли придумал бы изощрённый фантазёр. И в тот
мутный декабрьский вечер передо мной как бы включился синемаскоп, ярким светом
озаряя события многолетней давности.
Год 1992 от рождества Христова. Баку. «Смутное время».
...Холодным, мерзким мартовским днём я, "подающий надежды"
студент консерватории, стоял в фойе той же самой консерватории, и глубоко
понимая свою "подаючесть надежд", многозначительно и борзо курил
cвежестрелянную у кого-то сигарету. А поблизости происходил строгий и
бесстрастный допрос вахтёра в шапке-ушанке. Допрос производил проректор по
хоз-части Таир-мюаллим: "Ты почему на неё стул поднял?". В ответ
послышалось невнятное мычание со слогами:
"...М-м...сказала..перевв...уу...таю...фамилия..". Таир-мюаллим
непреклонно продолжал воспитывать питомца: "тов. Перевертайло педагог
кафедры концертмейстерского мастерства. Ты это не знал?"
Услышав новое слово, вахтёр почесал голову через ушанку (поговаривали, что
он не снимал её с 1984 года) и задумался: "Педа?..уу..поймаю....перевер...мм...тайло!".
Я с интересом наблюдал, как проректор воспитывает новые кадры для народного
хозяйства, как вдруг заметил преподавателя кафедры хорового дирижирования Агиля
Гафулова. Он был славный малый, маленький, щюпленький, в очках, осторожный в
высказываниях, всегда хотел казаться значимее, чем есть на самом деле, поэтому
попадал впросак, выглядел комично и женским полом не воспринимался всерьёз. Мы
с ним давно были на "ты". Но на этот раз я его не узнал. Он ходил
взад-вперёд по фойе как Муссолини на параде, и трещал по швам от важности. Я
решил помочь старшему товарищу в беде и подвалил к нему спросить, мол, в чём
дело?
- Я! Заведующий кафедрой исполнительской практики - изрёк он, глядя вдаль -
в другой конец фойе.
- Ты же хоровик - удивился я.
- Уже нет. Я! Возглавляю кафедру.
Я смирился с ситуацией и спросил:
- Ну и что ты думаешь делать с нами? Где мы будем играть концерты,
практиковаться?
Не будучи знакомым с организацией концертных мероприятий, и наверняка в
первый раз услышав о своих прямых обязанностях, Агиль резко упал духом, из него
вышел весь пар, и он посмотрев по сторонам понизил голос:
- А где же вы обычно играете концерты?
Я понял, что грех упускать такую возможность и рьяно принялся за
дело:
– Вообще-то в музыкальных школах играем. Но! Ты же хочешь изменить стиль работы
кафедры?
– Да.
– Ты же хочешь сказать "нет" серым будням?!
– Хочу! А что надо?
Я воодушевился:
– Ты же хочешь нас вывозить за пределы города, страны?!
– Именно! За предe...Чегоо? Да кто вас туда пустит?
– Не пустят, а пригласят.
– Ага. Щaсс...Только вас и ждали!
Я не мог остановится:
– Да ты же завкафедрой! Возьми, дай факс куда-нибудь, скажи - так мол и
так, хотим выступать у вас. Тебе не откажут!
– Да какой факс? Куда?!
– Да хоть в Узбекистан!
После этого Агиль махнул на меня рукой, повернулся и ушёл что-то бормоча
себе под нос. Я недолго переживал крушение своих надежд, и чтоб поднять себе
настроение, пошёл прикалываться над лаборанткой-Самирой.
Лаборантка Самира была идеалом совершенства местной молодёжи (и не молодёжи
тоже). Как говорится в "1000 и одной ночи", Господь был в прекрасном
расположении духа, когда её создавал. Она была надменна как Клеопатра (и
прическа соответствовала), и недосягаема, как спутник Сатурна. Мужчины от 15-и
до 75-и лет видя её в первый раз издавали беззвучный вопль, который был слышен
за километр, иногда скрежет зубов. Те, с которыми она беседовала больше 15-и
минут, холодно улыбаясь, были обречены выть бессонными ночами, как макака в
зоопарке. Мои полухулиганские выходки она терпела со странной толерантностью,
хотя она была старше меня на несколько лет. Думаю, она видела во мне инвалида,
которому Господь не дал ничего, кроме музыкальных способностей, когда на улице
открывались первые ларьки, продавались первые “Сникерсы” и зарабатывались
первые миллионы.
Когда я ввалился к ней в комнату, увидел там другого "инвалида" -
скрипача, аспиранта Руфата Амиралиева, по кличке "Mарамой", местного
музыкального эрудита. Он славился как ярый пропагандист камерной музыки, и был
сторонником изысканного светского образа жизни. Его длинную, изогнутую как
фонарный столб фигуру и яростно-судорожные движения невозможно было спутать ни
с кем. Он тоже был старше меня, но мы с ним стыковались в политических
воззрениях, концертировали вместе и иногда спорили. Спорить с Руфатом было
занятием не из лёгких: он набрасывался на оппонента, яростно тряся головой
произносил 148 слов в минуту, причём доводы приносил из писаний Фомы
Аквинского, чем вводил человека в интеллектуальный ступор. А когда с ним не
соглашались, он корчился в истерике и бился головой об стену, потому как
оппонентов тыкать об стену не удавалось - они убегали. После победы в споре
Руфат поправлял галстук и шёл пить кофе с ликёром из своего английского
сервиза.
Услышав от меня новость дня - назначение Агиля Гафулова - Руфат
многозначительно и деликатно хихикнул, прикрыв при этом рот четырмя пальцами,
Самира же сверкнув жгучими глазами, процедила сквозь зубы:
- Докатились...
Амиралиев начал было:
- Ну, молодые кадры...
Однако Самира не слушая его, посмотрела на меня как на воробья-почтальёна и
презрительно спросила:
- Ну и что же теперь думает делать этот молодой кадр?
…Всё вышеописанное вспомнилось мне ускоренной съёмкой, когда Агиль тряс
перед моим носом приглашением из Узбекистана.
- Иди к Фархаду (проф. Фархад Бадалбейли - народный артист СССР, ректор
консерватории), покажи бумагу, если даст добро, собирай команду - посоветовал
я.
- Какую ещё... Играть кто будет?! -взбунтовался Агиль.
- Ну, я сыграю - скромно предложил я.
- Так! Ещё кто?!
- Ну, Руфат сыграет...
- Какой Руфат? Этот демагог?! Так, дальше!
- Да в ректорате тебе всё обьяснят...
Ректорат дал "добро" и вскоре был объявлен состав делегации. Это
были: я - играл сольно и аккомпанировал Руфату, Самира - аккомпанировала вокалистке
Наргиз и народнику Алекперу (когда улыбчивый студент Алекпер в первый раз
увидел Самиру, его улыбка застыла на лице и не сползала до конца поездки).
Последним участником "великолепной шестёрки" был пианист Юрий
Саюткин, о котором я знал лишь только то, что он вообще существует (как
выяснилось в последствии, обо мне он знал тоже самое). На людях он не
появлялся, по слухам - в последние месяцы сидел и учил си-минорную сонату
Листа. За интеллектуальные разговоры о высоком, копну длинных растрёпанных
волос, за вечный дипломат с нотами, высоко пристёгнутые брюки и короткий белый
плащ представители "самой интеллигентной нации" в мире всегда
подозревали в нём своего. Саюткин против такого своего счастья брыкался
("Я - русский! Русский я!"), но счастье через месяц в образе другого
представителя вновь простирала к нему свои обьятия.
Руководить делегацией изъявил желание декан фортепианного факультета, проф.
Абаскулиев. Он заодно был и моим педагогом, поэтому настроение мое резко упало.
Ибо возможность пить, курить, сквернословить и волочится за узбекскими
представительницами "лёгкой весовой категории" отпадало. Я поделился
своими переживаниями с коллегой Саюткиным, он смиренно развёл руками и сказал,
что человеку, решившему всю свою жизнь посвятить служению музам, негоже
расстраиваться по таким пустякам, а думать надо о концерте. Делать оставалось
нечего, я вздохнув согласился и поковылял служить музам, а именно
аккомпанировать Руфату, который всё ещё не решил, какие же части Баховской
сонаты ми минор (BWV 1023) представить на суд узбекской творческой
интеллигенции.
(камера показывает окутанную романтической дымкой взлётную полосу, откуда
гордо взлетает ЯК-42)
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
...Гастроли! Как много в этом слове! При одном упоминании этого слова у
каждого музыканта, начиная от вшивого студента и кончая именитыми мастерами
начинает чаще биться сердце,затрудняется дыхание, учащается пульс, у некоторых
экземпляров наблюдается обильное потовыделение. Зрачки не реагируют на свет...
"Так, стоп! Так не пойдёт. Пишем ещё раз, внимание!"
...Ибо гастроли есть не только новые города, страны, свет прожекторов,
апплодисменты, но и ещё одна возможность отточить своё мастерство, посмотреть
на себя в новом свете, поучиться у других мастеров, наполниться новыми
чувствами, вдохнуть жизнь ползующему товарищ... пардон… давно забытым идеям...
"Нет, так работать просто невозможно! Друзья мои, что за отсебятина?
Так, перерыв! Показывайте аэропорт!"
Бакинский аэропорт. Полночь. В первый и последний раз в жизни я явился в
аэропорт вовремя - за два часа до вылета. Каково же было моё удивление, когда я
увидел в столь поздний час в зале ожиданий Агиля Гафулова, медленно и
торжественно прогуливающегося, как павлин в вольере. Услышав мой вопрос о том,
что же он потерял тут в столь позднее время, новоявленный завкафедрой
остановился, посмотрел задумчиво и серъёзно на пол и сказал:
- Абаскулиев не поехал. Я! Руковожу делегацией!
Я стукнув себя по лбу, протянул знаменитую фразу из трёх слов и понял, что
за то, как будут развиваться события в дальнейшем, уже ответственности не несёт
никто.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
Самолёт летел на Восток. И время от времени освещал себе путь молниями. Это
были молнии, которые сверкали из чёрных очей Самирочки. Она так свыкалась с
мыслю о том, что ею руководит сам Агиль Гафулов.
ТАШКЕНТ
Аэропорт. В юном месяце апреле. Три часа ночи. Полная благодать.
Узбекистан (Ўзбекистон) — бывшая советская социалистическая
республика, государство, расположенное в центральной части Средней Азии между
двумя реками - Амударьей и Сырдарьей. Протяжённость границ — 6621 км. На
северо-западе республики расположена Туранская низменность и горы Тянь-Шаня, а
на юго-востоке - горные хребты Памир-Алая. Кызылкумская пустыня находится на
севере. Сопредельныестраны — Кыргызстан, Казахстан, Туркменистан,
Таджикистан, на юге Афганистан. Узбекистан, не имеет выхода к морю. Наряду с
Лихтенштейном, является одной из двух стран мира, которой для выхода в Мировой
океан необходимо пересечь два государства.
В XIV веке здесь правил Амир Тимур
(Теймурленг, или Тамерлан; 1336—1405). В своих военных походах Тимур достиг
больших успехов: нанёс поражение войскам османского султана Баязида I, таким
образом, спасая Европу. Тимур построил столицу своей империи в Самарканде.
Сегодня он рассматривается как один из величайших героев Узбекистана.
Узбекистан - необыкновенный край,
самобытный, с богатым наследием. Здесь живут удивительно талантливые и щедрые
люди. Люди очень добрые, чистые душой, бережно сохраняющие свои традиции и
обычаи. Каждый национальный праздник стал для всех жителей Республики
Государственным. Народ ждет их и с удовольствием отмечает. Так, к Наврузу,
Хайиту, Дню Конституции, студенты ежегодно с интересом готовят национальные
танцы, песни, читают стихи узбекских поэтов. Молодежь выросла на стихах Навои,
Агахи, Шермухамеда Муниса, пьесах Абдуллы Каххара. Конечно, после знакомства с
творчеством этих великих людей хочется самому прочесть рубаи, причем не в
переводе, а в подлиннике.
В узбекской кухне существует
тысячи национальных блюд и около 100 способов приготовления узбекского плова. В
каждой области республики его готовят по-своему. Калорийность и экологическая
чистота местных пищевых продуктов уникальна.
Вывалившись из самолёта стройной шеренгой под чутким руководством Агиля, мы
наткнулись на церемонию "встречи дорогих гостей" в стиле древнего
"Востока". Стояли две "Волги" (белые и чистые), перед ними
шофера в тюбетейках, работники профсоюза и комсомола. Нашим девушкам сразу же
вручили два огромных букета роз. Я оглянулся в надежде увидеть танцующих
девушек в шароварах и дудящих корнаистов (корнай-огромный духовый инструмент,
на нём играют во время народных гуляний), но не увидел. Была глубокая ночь, и
видимо они спали. Но всё-таки возбудившись увиденным великолепием (нам - вшивым
студентам?), я хотел было в знак благодарности воскликнуть (так делали в мною
увиденных фильмах): "Слава жителям Гульабада!", но вспомнив, что на
мою голову имеется руководитель, затух как пионерский костёр в лесу.
Руководитель же пробормотав: "мы благодарим вас, спасибо" влез на
переднее сиденье и стал смотреть на север. Самира в это время принимала цветы с
выражением лица, типа "...а где мягкие игрушки и шоколад?" и
раскланивалась с комсомольскими работниками. Народник Алекпер же увидев Самиру
в обнимку с цветами от восхищения решил сделать ей комплимент в
"народничьей" манере:
- Как прекрасна ты в розах...ээ...на розах...
Но наткнувшись на бесстрастно-холодное, как мраморная колонна из станции метро
"Нефтчиляр" лицо Самирочки, тоже затух. Колонна тихо приказала:
- Садись туда - и показала на машину с Агилем. Там уже забившись в угол
сидел Саюткин и мечтательно думал о концерте, время от времени спрашивая шофера
в тюбетейке:
- Скажите, а какой у вас рояль?
- Э, уважаемый, и рояль есть, и пианино есть, всё есть...
Нас привезли в гостиницу "Тошкент" и разместили на 4-м этаже. В
номере, где разместились я, Руфат и Саюткин сразу же стало твориться что-то
несусветное: кто-то поломал стекло в окне, общими усилиями перетащили
холодильник в центр комнаты, дабы я мог кипятить воду в своём свежекупленном
электростакане. Этот кипятильник в виде стакана я купил на барахолке
и очень им гордился.
В те времена - когда Азербайджан уже не был советской республикой и ещё не
был ничем, кроме территории тотальной революционной эйфории только что
сверженного первого президента - на барахолке можно было купить всё, включая
пропеллер для Карлсона, и вот я, кипятя воду наблюдал за Руфатом - как он
разливает свой любимый ликёр "Аmаretto", считавшийся роскошью в те
времена, и разглагольствует:
- Нет, как вам это нравиться, а? Руководитель группы - ты видел, как он
здоровался с встречающими? Нет, я всё понимаю....
На завтрашний день нас привезли к ректору консерватории - миловидной
женщине Офелии ханум Юсуповой. Битый час Самирочка с Руфатом с ней лялякали,
словно соловьи Алябьева, иногда косо поглядывая на Агиля. Разговор шёл на темы
последних музыкальных сплетен, о предстоящем конкурсе Чайковского, иногда
встревал я, реже - Саюткин с расспросами о весе, росте, цвете волос рояля, на
котором предстояло нам играть. Наконец узнав, что это "Steinway", Юра
блаженно успокоился. Только Агиль сидел уткнувшись носом перед собой, и
иногда солидно выговаривал:
- Мы очень благодарны. Большое спасибо.
После очередного "спасибо", Самира едко улибаясь шепнула
мне на ухо:
- Хм... Ты на него посмотри... Заладил как попугай. Двух слов связать не
может...
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
После аудиенции нам показали нашу афишу. Этот редкий документ ныне
считается утерянным. По некоторым версиям, она засела в частной коллекции
Руфата в Канаде, иные склонны верить "германскому следу", где
предполгается, что её всё-таки вывезла с собою туда Самира, где вдали от
любопытных глаз поражается творению человеческих рук.
Как я помню, этот шедевр представлял собою полотно примерно метр на
семдесять, где были нарисованы гуашью от руки наши имена и программа концерта.
Главная ценность афиши была в текстах, как и в глиняных табличках
Ашурбанипала. В надписях были допущены огрехи (ошибками это я назвать не
посмею), причем огрехи не орфографического, а символического характера.
Просветлённый мудрец, который сотворил это, будто бы всех нас знал лично, и
явно намекал нам, как будут развиваться события дальше. Причём не только в
близком, но и в далёком будущем.
Но подводить итоги предсказаний "таблички Ашурбанипала" я буду
позже, а сейчас расскажу, какие "огрехи" мудрец допустил: я был
назван Замиром вместо Самир, Руфат был именован Зафаром, Юрий был запечатлён в
истории как Юра Саюткин, обозначение "вокал" перед именем Наргиз был
заменён на "пение".
Венец же творения был внизу: "Руководитель - Ачиль Гафулов". Это
название так блестяще соответствовало всему облику Агиля, что сразу же
прилипло к нему как банный лист к одному месту, и с тех пор участники той
экспедиции (да и не участники тоже) серьёзно называют бедного хоровика Ачилем,
как будто его мама так и назвала.
У СТАТУИ ЛЕНИНА
После лицезрения афиши нас, как дорогих гостей свезли на Алайский базар.
Спешу сообщить,что все организационные мероприятия курировал проректор
Ташкентской консерватории, профессор Налбандян. Все эти "Волги",
цветы, афиши были его рук делами. На этот раз он покуривая свою
трубку-носогрейку придумал приставить к нам гида, студента-народника Гудрата.
Дальнозоркость Налбандяна и на этот раз была доказана: Гудрат превосходно знал
все входы-выходы на базаре, будто он там и родился. Он сразу же нашёл мне
кинжал ручной работы, Руфату игрушки для племянника, народнику дыню для
учителя, Ачиля самого, когда он потерялся, девушкам шали, а вот Юра его
озадачил. Юра искал книги. Он несколько месяцев копил деньги, чтоб накупить
себе книг, и вот теперь ему представилась возможность претворить свои фантазии
в жизнь. Но Алайский базар мало походил на ежегодную Франкфуртская книжную
ярмарку, люди его не понимали и наперебой предлагали сушёную дыню, тюбетейку и
кишмиш. Народник Гудрат почесал затылок и сказал что, когда-то слышал от деда,
что где-то в другой части города водятся книги...
К чести и настойчивости Юры надо сказать, что он всё-таки вырыл где-то и
купил "Королеву Марго" Александра Дюма.
...После репетиции мы недосчитались в своих рядах двоих: спевшись с
народником Гудратом исчез народник Алекпер. Вместе с ними исчез и Ачиль. Мы
недолго оплакивали наши потери, и пошли на разведку - осматривать город.Ташкент
- хлебный город - поразил нас неимоверно широкими улицами, огромными площадьми
и невиданных доселе размеров статуей Ленина. Статуя была ростом в десять
этажей, и как полагается статуе, показывала рукой неизвестно куда. Под
товарищем Лениным был обустроен аккуратный палисадник с металлической оградой,
где росли жёлто-красные тюльпаны и никто в обнимку с бутылкой не спал.
Увидев тюльпаны, Саюткин вдруг вспомнил, что он джентльмен, и бросился
перелезать через ограду. Это ему удалось, и он сорвал два тюльпана. Проделав
тот же путь обратно, Саюткин галантно преподнёс Ленинские цветы нашим дамам.
Дам ничуть не смутил тот факт, что цветы были украденные, и они с улыбками
приняли их. Понаблюдав за этой умилительной сценкой, я тоже загорелся желанием
получить слова благодарствия и улыбки за счёт товарища Ленина.Ну и тоже
бросился штурмовать ограду. Через минуту уже я получал реверансы. Как
говориться, дурной пример заразителен, и на этот раз не выдержал Руфат и своими
длинными ногами просто перешагнув через ограду, сорвал свою порцию тюльпанов.
Тем временем сверху на весь этот балаган неодобрительно смотрел товарищ
Ленин. Мы же про него совсем забыли,и как правильно писал Чаадаев, трагедия
интеллигента в том, что он не знает меру. Так случилось и на сей раз.
Опьянённый улыбками и тёплыми словами Саюткин в очередной раз ринулся брать
высоту. Это ему опять удалось, но на этот раз лопнуло терпение у товарища
Ленина и он вызвал милицию. Громкий свисток настиг Саюткина на ограде. Как
говориться, бравая узбекская милиция задержала преступников с вещественными
доказательствами на руках. К нам подошли два милиционера и косо посматривая на
Самиру (у неё на поясе висел кинжал, который я купил утром на базаре, ей так
нравилось ходить и пугать людей), попросили нас "пройти с ними".
- Куда? - надменно спросила Самира.
- В отделний....э-э...в атделения...
- Ну извините, а? Мы ведь не знали…- начал Саюткин.
- А где табличка, таблички ведь нету! - добавил Руфат скороговоркой.
- А что будет в отделении? - спросил я.
- А в адделении, ой-ой-ой, что будеет... Штраф писать будем...
Я решил рискнуть и пойти ва-банк, вытащил 25 рублей всунул их в руки стражей
порядка и попросил:
- А можно мы заплатим штраф здесь и не пойдём к вам?
Как выросший на советских фильмах студент, я ожидал услышать что-то вроде
громогласного: "Пытаешься взятку при исполнении всучить, сволочь?!".
И плевок в лицо для колорита не помешало бы, но случилось другое: оба
милиционера сказали:
- Рахмэт, экэ - и положив руку на сердце объяснили: - панимаэте, у нас такая
работа...
Я всепонимающе кивнув поблагодарил их, и по мере их удаления герои из
фильмов всё больше орали у меня в голове: "Да я таких как ты на
фронте...", "...к стенке его!!"
Из оцепенения меня вывел голос Самирочки:
- Хм... Догадался-таки в конце-концов... - презрительно бросила она, и пёстрая
компания двинулась дальше. Я поплёлся за ними и в последний раз обернулся к
вождю пролетарской революции. "Контра недобитая!" - прохрипел
Владимир Ильич, и я понял, куда он показывал рукой: статуя указывала в сторону
городской прокуратуры.
Великое творение Господа homo sapiens (хAмо сапиенс) в отличии от других
животных устроен так, что вредную привычку усваивает быстро, чётко и весело.
Вот и мы быстро усвоили урок и вошли во вкус. Спустя полтора часа, весело
кудахча, как стада индюков вышеупомянутые "хамы сапиенсы" переходили
широкую, оживлённую ташкентскую улицу на красный свет (как известно, в Баку
светофоры для пешеходов имеют 3 цвета-все зелёные).
И как назло, в те дни узбеки решили во всём подражать немцам, особенно в
правилах дорожного движения, и начали кампанию "Чистый светофор - чистая
совесть". Ну и на этот раз справедливость восторжествовала: бравые
работники узбекской дорожно-патрульной службы быстро скрутили нарушителей, то
есть нас, и опять попросили "пройти с ними". Дальше всё развивалось
по похожему сценарию: я уже знал, что мне надо делать, но на этот раз предложил
уже 10 рублей. Увидев "червонец" блюстители порядка так же положив
руку на сердце объяснили мне, что у них работа такая. Я сказал:
"рахмет" и мы разошлись полюбовно...
Двери гостиницы перед нами широко распахнулись. Их распахнул улыбающийся
милиционер со словами: "Бажалыста, Исмайлова!" (Самира за день
снискала популярность не меньше Аллы Пугачёвой). В отличии от улыбок в
вестибюле, на 4-м этаже нас ждали плач, рыдания и вопли. Плакала горькими
слезами уборщица ("ой, горе-то какое-е...”) усевшись напротив дверей
наших девушек. Создавалось такое впечатление, будто-бы там кто-то скончался.
Руфат ласково её спросил:
- Тётя, что случилось?
- Ой, что делается-тоо, люди добрые-е...эхе-эхее...
Самира с побелевшим лицом, но не дрогнувшей рукой открыла дверь. Мы посмотрели
внутрь, приготовивщись к самому худшему...
(тут экран гаснет)
(Камера показывает толстобрюхого священника, размахивающего кадилом и
поющего басом:" Помоолимса Господу нашемууу…")
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
Никогда не знаешь,что уготовила тебе судьба, кто и что поджидает тебя за
углом. А во время гастролей это чувство ощущается особенно остро. Утверждают,
что чувство эйфории от этого только прибавляется. Как-бы то ни было, в тот
момент на лице Самирочки никакой эйфории не наблюдалось. Но зато с нею были мы
- её верные друзья и соратники, которые могли бы протянуть руку помощи в
трудную минуту, когда нужно расчленить и вынести тр... то, что она там
спрятала.
...Итак, Самира открыла дверь, мы посмотрели внутрь. Покойника не было.
"Уже вынесли?"-подумалось мне, как уборщица начала причитать:
- Девушки, вы почему уходя ключи не сдали? Вода ведь пошла... А я не могла
дверь открыть. Перелезала(!) через соседний балкон...
Действительно, вся комната и пол-коридора была залита водой, но вытерта.
Самира посмотрела на акробатку (дело происходило на 4-м этаже) свысока:
- Что за гостиница... Почему утром не было воды? И что, у вас запасных ключей
нет?!
Увидев надменное выражение на лице и кинжал на поясе Самирочки, уборщица завыла
ещё больше:
- Ой, Господи-и... за что ты мне...
Надо было "замять дело", и я по привычке начал шарить по карманам.
Выудив оттуда рубль, и собрав у других по рублю, я "решил дело
миром". Получив 5 рублей, женщина шмыгнула носом, и тут же исчезла.
Вечером явился Ачиль с народником и важно объявил, что надо отдохнуть перед
концертом. В противовес этому все встали и пошли гулять. Ачилю ничего не
оставалось, как присоединиться. Объязанности руководителя объязывали. Тем
временем взошла луна и у меня проснулись баховские настроения. Я попросил
Наргиз спеть её концертную арию из "Магнификата". Так как мы шли по
улицам, Агиль воспротестовал двумя руками и двумя ногами, мотивировав тем, что
"сейчас придут люди". Вокалистка только рассмеялась и "включила
диафрагму". Латинский текст возвысился над Ташкентом и бессмертная музыка
Баха стала развеватся над узбекской столицей, как гимн классическому искусству.
КОШМАРНАЯ НОЧЬ
Кампания (концерт) прошлa успешно. Сначала мы бросили в бой лёгкую пехоту и
кавалерию (то есть классиков, причём всех), затем подошла очередь тяжёлой
артиллерии (то есть народника Алекпера, одного). "Полководец Кутузов"
(Агиль) в это время многозначительно сидел в зале рядом с ректором и наблюдал за
"баталией".
Диспозиция была такова: по канонам античного боя, сперва выдвинулись
лучники - это были я с Руфатом (Бах, Соната BWV 1023 e-moll для скрипки и
клавира), после на поле появилась пехота - вокалистка Наргиз в сопровождении
Самиры (Бах, Ария для сопрано из "Магнификата" in d). Противник атаки
отбивал (публика послушно аплодировала), и тогда в бой вступила кавалерия
(пианисты: сначала я - трансцендентный этюд Листа "Мазепа", затем
Саюткин - этюд №1 Шопена и Соната Листа h-moll). Ряды противника начали содрогаться
(публика воодушевилась). Пришло время последнего - сокрушительного удара
тяжёлой артиллерии для победного исхода сражения (на сцену вышел народник
Алекпер. С таром. Были исполнены произведения азербайджанских композиторов
и мугамы. Аккомпанировала Самира).
Артиллерическая атака была решающей - противник был деморализован и бежал
(публика бурно аплодировала и несколько раз вызывала Алекпера на сцену). Позже,
во время "диспозиционного разбора боя" стало понятно, что неприятель
был поражён собственным же оружием (Саюткин изучив состав поздравляющих, вывел
процентное соотношение народников среди публики - их оказалось около 65%, чем
он и объяснял такое неравнодушие зала). Все были счастливы, "Полководец
Кутузов" принимал поздравления:
- Мы очень благодарны... Спасибо... Мы благодарны... Мы...
Я же в свою очередь должен заметить, что от Консерватории мы и раньше
выступали в Ташкенте, тогда тоже в составе были пианисты, скрипачи,
виолончелисты и народники, но тогда такого успеха не было.
Но, как говорится, если концерт не "обмыт", считай, что концерта
вовсе не было. Вот и мы готовились ко "второй части Марлезонского
балета". Благо, наш гид Гудрат знал, где лучше купить спиртное, сушёную
дыню, казы (колбасу из конины), кассету с узбекскими песнями и другие полезные
вещи.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
Сейчас, по прошествии многих лет, я смотрю на все эти приготовления и могу
сказать только одно: "…а ведь как всё хорошо начиналось..."
После 4-й бутылки "огненной воды" всё еще шло отлично. Под
сопровождением местных песен на шесть-восьмых, все травили анекдотами, девушки
хотя и не пили, но поддерживали общее настроение, Агиль перестал быть
руководителем и стал человеком, сытый и довольный жизнью Саюткин с умным видом
пытался читать книгу под названием "Дневник Марии Башкирцевой",
Гудрат по каждому поводу уже не говорил: "рахмэт,экэ", народник
Алекпер с дрожащей рукой путался намазать бутерброд Самире, вообщем наша
комната обмывала концерт.
Всё началось тогда, когда Гудрат вспомнил, что ночь на дворе и ему пора.
Услышав это, Руфат загорелся гостеприимностью и заявил, что по кавказским
обычаям гость никуда не должен уходить, а должен ночевать здесь!
Опешив от такого предложения, Гудрат посмотрел по сторонам и спросил:
- Где же я спать буду, Руфат-экэ?
В ответ на столь наивный вопрос, Руфат возмущённо заорал:
- Как где?! Естественно, у меня в постели! Закон у нас такой! - и стукнул
кулаком по столу.
Я в это время резал кинжалом колбасу, и от неожиданности чуть не порезался.
Обомлев от такого "старинного кавказского обычая" и иногда
посматривая на мой кинжал, которым я терзал колбасу, бедный узбек осторожно
спросил:
- А ты где будешь спать?
Чтобы разрядить обстановку, я радостно вылез:
- Так давайте же, выпьем, друзья, за нашего... еее - бутылка оказалась пустой,
и я заглох.
Руфат не унимался:
- Где я буду спать?! Я буду спать...на полу!
Гудрат как-то этому не очень-то поверил, и делал тщетные попытки уйти.
Срочно созванный консилиум в составе трёх специалистов - Ачиля, меня и не помню
кого, вынес вердикт: не хватает 5-й бутылки, чтобы разрядить обстановку. Улучив
момент, мы выкрали побелевшего гида из кровожадных лап скрипача и выпустили на
свободу. Он поблагодарив ушёл и мы больше его не видели.
Но, как говориться, по законам жанра,"show must go on", и мы
вернулись в комнату с купленной у гостиничных поваров подозрительного вида
бутылкой.
Деталь: когда мы спускались в лифте с Ачилем к поварам за
"пузырём", я, скорее для очистки совести сказал:
- Агиль, может на сегодня хватит, а?
На что Ачиль поучительно ответил:
- Мы зачем сюда приехали?
Я не понял:
- Зачем приехали?
Агиль громко:
- Чтобы пить!" - ответил и махнул кулаком по несуществующему столу.
Так я возрадовавшись настроению Агиля, отбросил последние сомнения, о чём
позже не раз жалел). Что было в этой зелёной, без этикетки бутылке я не знаю,
но Руфат уже о своей жертве не вспоминал и даже согласился с девушками о том,
что пора прогуляться и выпить чашечку кофе где-нибудь поблизости
гостиницы. Девушки пошли к себе переодеться, мы с Ачилем вышли покурить. Когда
вернулись, Руфата не было. Саюткин ничего не знал, он всё ещё читал свою книгу,
от которого отрывался только тогда, когда надо было опустошить очередную рюмку.
Не обращая внимание на подкрадывающиеся смутные подозрения, мы пошли искать
скрипача. Саюткин остался сторожить комнату.
Тело вскоре было обнаружено. Оно лежало бездыханно неподалёку, в номере
Ачиля, в его же кровати и не реагировало ни на какие внешние раздражители. Было
понятно, что для него ни о каком походе в кафе и речи быть не может. Стоял
вопрос об его транспортировке в наш номер.
Сейчас я уже не помню, куда делся Ачиль в ту злосчастную минуту, но так или
иначе, мы оставшись вдвоем с народником, решили торжественный перенос тела
организовать своими силами. Народник взялся за голову Руфата, я за ноги и
поковыляли к выходу. Через несколько метров голова перестала слушатся
народника, выползла из рук и изо всех сил ударилась об пол. Я всё ещё держа
ноги тела в руках давал советы Алекперу, как голова открыла глаза. Через
полторы секунды кошмары из фильмов-ужасов нам показались колыбельной песенкой.
То, что час назад именовалась Руфатом, возвысилось над нами, издавало
неслыханные вопли, рвало всё на себе и с полной пены ртом говорило на
неизвестном космическом языке. Вконец ошалев от увиденного, я попытался удержать
его:
- Руфат, это мы, всё нормально, успокопйся - но он смахнул меня с себя одним
пальцем, как стрекозу, и ударяя себя в грудь направился к выходу. В коридоре
его внимание привлёк убегающий народник. Издав боевой клич африканского слона,
скрипач принялся выламывать ногой ближайшую дверь вентиляционной шахты.
Буквально за три(!) удара он превратил деревянную дверь толщиной в 5 см. в
лохмотья. Стоя неподалёку я орал на него, не смея приблизиться, и каждый удар у
меня в голове превращался в цифру: "50 рублей за дверь, 100 рублей, уже
150". Тем временем Руфат выбрав из клочьев двери увесистую балку, стал
гонятся за Алекпером, словно мухобойкой за комаром. Алекпер спас себя,
заперевшись в какой-то комнате.
"Так, дебош, ещё 40 " - промелькнуло у меня в голове. Потеряв
народника из виду, Руфат выпустил ещё один клич на тарабарском языке, и ударил
по другой двери. Дверь растрескалась, "ещё 50 р." - подумалось мне:
- Не надо, блин! - взмолился я, и это видимо, возымело какое-то действие, Руфат
оставив дверь, побежал по коридору, по ходу дела скидывая с себя одежду. Я
бегал за ним и собирал вещи, за мной двигалась толпа, состоявшая из
постояльцев, милиции и администрации. Все они хором что-то обсуждали, качали
головами, но не приближались. В это время Руфат сравнялся с нашей дверью, она
была открыта и я рискнул его толкнуть в этот проём. Это мне удалось, он вбежал
в номер, я ввалился за ним и заорал:
- Саюткин, закрывай дверь, а то он уйдёт!
Саюткин в это время выметал что-то в ванной, всё поняв одним взглядом, он запер
дверь и мы арестовали пришельца вместе с собой.
Прошло несколько минут. Когда Руфат уже заканчивал крушить в комнате то,
что ещё осталось, в дверь деликатно постучали. Приоткрыв дверь,я высунул
голову. Там стояли переодетые Самира с Наргиз:
- Ну что, вы готовы? - спросили они.
- Чего? - я не понял.
- Кофе пить идём, нет?
Тут до меня дошло. Наше общее решение. Кофе. Прогулка по ночному городу.
Как давно всё это было (несмотря на то, что прошло лишь полчаса). Меня привели
в чувство доносящиеся из-за спины вой, рык и топот копыт:
- Какой там кофе! Уйдите! ОН сейчас выйдет!!
Ужас и брезгливость были написаны на лице Самирочки:
- Так ЭТО были вы?!
Истошный вопль и стук бьющейся утвари заставили меня вздрогнуть. Кажется
Саюткин сопротивлялся. Захлопнув дверь перед носом Самиры, я повернулся лицом к
своей судьбе, твёрдо решив без боя не сдаваться и с собой в могилу унести
в зубах хотя бы клочок волос и кусок мяса “врага”...
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
...Надо отдать должное девушкам. Они до последней секунды верили в нас. Оказываеться,
когда происходили "события" в коридоре, администрация сначала
бросилась к ним, мол, "угомоните своих ребят, они там всё крушат". А
Самира, переодеваясь солидно их поставила на место, дескать, "наши ребята
никогда себе этого не позволят. Это ваши алкаши, идите и разбирайтесь".
А дальше последовал диалог у наших дверей. Какое низвержение идеалов...
Буря стихла так же внезапно, как и началась. Руфат вдруг упал и заснул. Мы
с Саюткиным караулили почти всю ночь. Время от времени пришелец вскакивал,
что-то орал на космическом наречии и засыпал дальше. Около трёх ночи он в
последний раз вскочил и заговорил уже на человеческом:
- Совсем не осталось на свете мужиков! Один только Теймур Шамсиев (пианист,
лауреат Закавказского конкурса, с 93-го года живет в Турции) остался, всёёё!!!
Обрадовавшись возвращению друга с орбиты на землю, я вышел было покурить,
но в лобби на меня напала администрация и пригрозив милицейским нарядом загнала
обратно в комнату. В комнате меня ожидал новый сюрприз. Это был Храп. Превратившись
обратно в человека, Руфат храпел. Такую мощь и совокупность разных
диапазонов я ощущал впервые. Карканье ворон Люцифера по сравнению с этим
напоминало бы щебетание райских птиц. Остаток ночи мы с Саюткиным пролежали в
дрожащих от храпа кроватях, не смея будить "отдыхающего Фавна".
Через часа два, когда светало, Фавн всё-таки проснулся, и увидев лежащего в
одежде Саюткина, сказал заботливо:
- Юра, ты же простудишься - и начал укрывать его одеялом.
Юра же, открыв глаза и узнав нагнувшегося над ним Руфата, отскочил в сторону:
- Уйди! Не трогай! Отойди от меня!
Я тоже вскочил, нащупав на всякий случай табуретку, приготовился к обороне.
Руфат удивившись нашему непристойному поведению, бормоча себе под нос:
"...не понимаю...вчера вроде нормальные были...", лёг и заснул
дальше.
В семь часов утра, правосудие и справедливость постучались к нам в дверь.
На пороге стояла администраторша с двумя дежурными милиционерами.
- Ребята! Не знаю, кто из вас, но вчера ваша делегация буянила, крушила и
причинила вред государственному имуществу. Мы сейчас будем состовлять акт,
оценивать ущерб, напишем туда, откуда вы приехали...
Последний пункт нас не устраивал особо, ибо после таких "писем" в
консерваторию мы рисковали стать "невыездными" на многие года. Надо
было что-то делать, Агиля не было видно и за километр со вчерашнего вечера, как
будто его украли инопланетяне, и мы взялись за дело:
- А может не надо, а?
- Как не надо?! А кто будет возмещать ушерб, ремонтировать?!
Руфат в это время спал ангельским сном, положив обе ручки под щёчку, как
херувимчик на виноградных гроздьях. С него можно было писать натюрморт.
- Ущерб? Мы возместим. Ну сколько может стоить эта дверь? Зачем писать
куда-то...
Женщина быстро оценила ситуацию, всё взвесив в голове выпалила сумму:
- 250 рублей.
Хотя я с ночи себя и готовил к этому, но оказавшись с голой правдой
лицом-к лицу, опешил. Такая сумма превышала все мои ожидания и возможности. Тут
Саюткин достав свои многомесячные накопления для покупки книг, вручил женщине
не торгуясь:
- Вот.
- Ребята, вы понимаете...
- Да-да, у вас такая работа...
Тут женщина вспомнила других "работяг", которые стояли у дверей:
- А милиция? Они тоже вчера не вызвали наряд, машину из вытрезвителя...
Я сразу же вручив 25 рублей сторожам порядка, поблагодарил их за службу. Мы
сказали друг-другу "рахмэт", и все они направились к выходу. На
выходе администраторша повернулась и спросила:
- Ну а всё-таки... Кто же из вас это был?
Мы оба указали на спящего херувимчика. Женщина сжала кулаки:
- У-у...Гадина!
Я возразил:
- Э-э, нет. Не гадина. Он хороший музыкант.
Саюткин нравоучительно поднял палец:
- А главное - он хороший человек.
- И что? Значить, голубчик?
- Да-да-да ... - мы кивнули головами, сами тому не веря.
- Ну, тогда значить, голубчик... - сказав женщина ушла, оставив нас наедине со
скорбными мыслями и спящим "голубчиком".
Уже через несколько часов мы прогуливались с Руфатом по былым "местам
боевой славы", и показывали ему следы содеянного им. Руфат деликатно
закрыв рот руками, отказывался верить глазам. Но постояльцы, "живые
свидетели истории", видя нас торопливо расходились, что тоже не говорило в
пользу скрипача. Тут наконец, появился руководитель делегации Ачиль. Хотя он не
мог внятно ответить, где же он был вчера с 11-и вечера до сегодняшнего утра, но
живо интересовался результатами "переговоров" с администрацией. Я
"для приколу" сказал, что составили протокол и послали факс к нам в
институт. На Агиля как будто упала колонна консерватории. Он поплёлся прочь,
волоча ноги и слабо причитая:
- Ну почему же...вы так делаете...а?
- Ты же сам сказал, что "мы приехали сюда пить", разве нет? -
напомнил ему я.
- Даа? Хи-хи...Он так сказал? - живо влез Руфат.
Посмотрев на вяло бормочущего что-то себе под нос и глядевшего невидящим
взором перед собой Агиля, мне стало жаль нашего руководителя. Мы сообщили ему,
что "дело закрыто", и он может ни о чём не беспокоиться. Агиль
взбодрился, и что-то насвистывая, стал уверенно смотреть в завтрашний день. Но
уже день сегодняшний готовил нам сюрприз...
АПОФЕОЗ
Вечером того же дня я сидел в нашем номере, который был больше похож на
сумасшедший дом, и чистил свой кинжал об простыню - да простит он меня –
Саюткина. Только что попробовал разрубить пакет сметаны одним взмахом, и мне
удалось - это радовало. Но сметана была везде разлита, надо было убраться, и
это огорчало. Самого Саюткина не было, он пошёл отдавать ежедневный долг музам,
то есть позаниматься часов эдак пять(-шесть). Руфат же устав вчерашних
"праведных трудов" мылся в ванной, что-то при этом громко напевая.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
Говорят, что когда Господь хочет испытать человека, то посылает к нему
женщину. И зная, что после двух джентльменских фиаско (после тюльпанов и после
"похода" в кафе) мы всеми фибрами души хотим приподнять свой изрядно
пошатнувшийся имидж в глазах у наших прелестных дам, Господь дал нам ещё один
шанс для реабилитации, и послал к нам в гости Самиру и Наргиз.
Незваных гостей я принял равнодушно, и продолжил экзерсисы с простынёй
Саюткина. Самира же, не привыкшая к такого рода приёмам, не нашла ничего лучше,
чем накинуться на меня с порога:
- Что это за свалка? - она имела в виду комнату - Вы вообще здесь убираетесь?
Я невозмутимо заметил, что нас здесь всё устраивает, а если им что-то не
нравиться, пусть не стесняются, и чувствуют себя как дома, то бишь могут делать
всё, что угодно-убрать комнату,например. А я занят важным делом. Самира
брезгливо посмотрев на моё "важное дело", как ни странно, начала
убирать со стола. Было очень приятно осознавать, что несбыточная мечта многих
мужчин убирается у тебя в комнате, но... Как известно, Господь, создавая
это прекрасное существо - женщину, прилепил к ней ещё и болтливый язык. И
Самира, как и всякая нормальная особа прекрасной половины человечества, не
переставала что-то говорить, и отвлекала меня от "серьёзного" моего
дела:
- Живёте, как в конюшне! Скоро тут крысы будут бегать!
Вдруг, услышав слово "крыса", меня осенила идея. Дело в том, что
два дня назад Руфат на базаре купил для племянника игрушечного резинового
дракончика. Дракон был пустой внутри, с открытым ртом, и издали был похож на
маленькую крысу. Если просунуть палец в пасть игрушке и повертеть рукой, издали
создавалось ощущение, что,какая-то тварь уцепилась зубами об палец, и
извиваеться. Я решил игрушку выдать за крысу, и пошутить над Самирой.
- Крысы? Очень может быть - сказал я, и вдруг закричал:
- Аха! Вот она! Что-то здесь пробежала! Сейчас я его...
Бросившись за кровать Руфата, я начал торопливо искать в его сумке игрушку.
Наргиз видела мои манипульяции, знала про игрушку (покупали вместе), и догадавшись
о моих намерениях, начала смеяться. Самира жe стояла по ту сторону стола, не
знала про игрушку, не видела, чем я там занимаюсь, и искаженным лицом умоляла:
- Не надо... Пусть уходит. Я их боюсь!
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
В это время неторопливым шагом, держа в руках "дипломат", к
гостинице подходил Саюткин. Стоял апрель, щебетали птицы...
Наконец я, обнаружив дракона, просунул палец ему в рот, и заорав, резко
выдернул руку вверх. Тварь извивалась очень реалистично, смех Наргиз
превратился хохот. Но такую реакцию от Самиры я не ожидал. Она замерла, широко
открыла рот, набрала воздуха, и...
Я всё ещё пытался, типа, скинуть крысу с пальца, как ударная волна крика
невиданной мощи сбила меня с ног. Задрожали окна, с холодильника упал мой
кипятильник. Услышав "ля" второй октавы такой силы, я непроизвольно
вскинул руки, чтобы зажать уши, и от этого движения игрушка выскользнув у меня
из рук, полетела прямо на Самирочку. Увидев летящую на неё тварь, Самира почти
обезумела. Взяв на этот раз ноту на октаву выше прежней, она перепрыгнула с
места через стол(!), закрыла лицо руками, и топая ногами стала истерично
кричать, уже не переставая. Я понял, что сейчас сюда опять придёт милиция, и
скажет: "рахмет". Поэтому схватив игрушку, я постарался
успокоить Самиру:
- Да я пошутил! Вот она, вот, игрушка жe это! - говорил я, показывал дракона,
держа его за хвост.
Не переставая кричать, Самира посмотрела на игрушку, схватив подушку
Руфата, изо всех сил одела её мне на голову. Подушка лопнула, и всюду полетели
перья. Наргиз со смеху сползла на пол, и залилась слезами. Тем временем подошла
очередь Руфата, до сих пор беззаботно моющегося в ванной, "выступить со
своей партией". Решив выяснить, кто же у нас в номере так истошно орёт, он
открыл дверь, и сказав:
- Что такое? Что происходит? - вышел на свет божий в чём мать родила. Наргиз от
смеха пришла в полуобморочное состояние, и размазывая слёзы по лицу,
постаралась отползти в сторону.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
В это время Саюткин безмятежно зашёл в гостиницу и услышал нечеловеческие
крики. Эти крики доносились из нашей печально известной комнаты, кажется, там
кого-то пытали паяльной лампой. Толпа людей, состоявшая из постояльцев,
милиции и администрации бежала в ту сторону. Саюткину ничего не оставалось, как
побежать за ними...
Получив по "командному пункту" подушкой, моя "поэтическая
натура" восстала, и я разозлившись, решил "заткнуть вражескую
амбразуру" этой же подушкой.
- Ах, значить, вот ты как?! - завопив, я сxватил подушку, и не заметил, что
на "поле битвы" появилась свежая сила - "обнаженный
Геракл". Впрочем, "Геракла" не заметила Самира тоже. Дело
стремительно шло к развязке, как вдруг решительным ударом дверь в комнату была
выбита и в номер ввалилась толпа. Во главе толпы шла администраторша, за ней
милиция и постояльцы. Из-за спин постояльцев выглядывал изумлённый Саюткин. Все
замерли на секунду...
(тут экран гаснет)
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
Перед взором возмущённой толпы раскрылась такая картина: посреди комнаты,
по которой будто пробежала стадо бизонов, стояла, и закрыв лицо кричала Самира.
На неё, что-то мыча, грозно двигался я, подняв разорванную подушку, из которого
вылетали перья. На полу ползала в слезах Наргиз, не то прерывисто смеясь, не то
плача. А чуть поодаль стоял уже чистый и готовый "к решительным
действиям" Руфат в костюме Адама. Как говориться, комментарии тут
излишни...
… Шок длился ровно две секунды. На третей секунде милиционеры уволокли бы
нас с Руфатом, и никакой "рахмет" тут не помог бы. Но через две
секунды Самира опустив руки, солидно объявила толпе:
- Мы шутим.
Наргиз вытирая слёзы встала на ноги, Руфат интеллигентно бормоча:
"извините, извините", юркнул в ванную. Я, бережно возвращая подушку
на место, изобразил радушие:
- Да вы заходите... мы тут вот... чай собирались пить...
Администраторша прервала своё изумлённое молчание:
- Девушки, ну вы что делаете, а? Мы уже тут... подумали...
По происшествии многих лет, я всё также "снимаю шляпу" перед
самообладанием Самиры, и всё ещё не перестаю удивляться той ситуации в
гостинице, о которой можно лишь сказать: нарочно не придумаешь.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
И вот, настало время распрощаться с этим прекрасным, гостеприимным
городом, который приютил нас, как своих детей...
- Нет, каких "детей", мы же гости?
- ...Ну, тогда приютил нас, как своих дорогих сердцу гостей...
- Хмм...тоже не то, дорогие гости разве ютятся? Мы что, бездомные?
- …Аа, знаю, радушно раскрыв свои объятия, принял нас...
- Слушай, говори нормально, а?!
ДОРОГА ДОМОЙ
Пришло время собирать свои манатки, и убираться домой подобру-поздорову.
Узбекские товарищи во главе проректором Налбандяном сообщили, что заедут за
нами в три часа ночи.В противовес этому дежурная по 4-му этажу (тоже армянка по
национальности) злорадно объявила, что ключи от номеров мы должны сдать в 12
ночи.На наш вопрос - где же нам торчать эти три часа ночью (с женщинами и
детьми), на улице, что-ли? - она ответила, что это её не касается. А на наше
замечание о том, что во всём цивилизованном мире из отелей выписываються в 12
дня, она возразила,что мы находимся в Узбекистане.
В конце-концов, мы сдали ключи от двух комнат, сами засели у девушек и,
"плюнув на неё", заперлись изнутри. Всем надоели её ядовитые
замечания в наш адрес за эти 4 дня, и сколько бы она не ломилась в дверь, никто
её не пригласил пить с нами чай. Она ломилась около часа, после засела в засаде
у себя за столиком, в конце коридора. Я подумал, что "за труды" её
надо бы вознаградить, и у всех собрал мелкие двух, трёх и пятикопеечные
монетки. В три часа ночи подъехали узбекские товарищи (Гудрата с ними уже не
было), так же помпезно, на "Волгах" и с букетами цветов. Мы все
вышли, и направились к лифту. Последним шёл я, и перед входом в лифт, оставил у
неё на столе горсть монеток, объяснив, что это ей "на чай". За
многодневные труды, так сказать. Она, обомлев, заорала:
- Эту мелочь... Оставьте себе на дорогу!!!
Но я уже был в лифте, и сквозь закрывающиеся двери увидел, как она
собрав монетки, бросилась к лестнице - за нами. В лифте кто-то заметил:
- Наверное, мало дал.
Все мы вышли из гостиницы, девушки приняли цветы и сели в машины, и вдруг
обнаружилось, что Руфата с нами нет. Никто не хотел возвращаться в гостиницу,
стали ждать у машин. Прошло пять минут, десять, пятнадцать... Было понятно, что
женщина-дежурная всё-таки догнала нашего друга, и надо его спасать. С большой
неохотой мы вернулись в гостиницу. В холле мы опять встретились с толпой. Мы
были уже привыкшие за эти дни к вниманию толпы, но на этот раз толпа была с
более "обогащённым" составом. Кроме "привычных" постояльцев
(в три ночи), милиции и администрации на этот раз присутствовали и повара(?!).
А главное - тут был ещё и заместитель директора гостиницы. Подойдя поближе, мы
увидели в центре толпы Руфата. Он сидел за столом, аккуратно поставив футляр со
скрипкой рядом. Чуть поодаль плакала бедная дежурная по 4-му этажу. Замдиректора
сокрушённо говорил:
- Товарищ скрипач, мы обязательно примем меры. Она получит наказание. В
административном порядке, так сказать...
Руфат же стуча кулаком по столу, орал:
- Нееет!!! Оскорбление азербайджанской делегации на узбекской земле!!! Где
у вас книга жалоб?!
ГОЛОС ЗА КАДРОМ
Вот так, собственно, и закончились наши "гастроли" в Ташкенте.
Афишу мы забрали с собою. И в самолёте, и после мы думали о "рунических
письменах" изображённых на афише. И действительно, всё сходилось: я в
"письменах" был "За-мир"ом, и за эти дни то и дело занимался
тем, что "улаживал дела миром" - и с милицией, и с администрацией, и
с горничной, и с Руфатом.
На афише Юрий Саюткин был записан как "Юра Саюткин" - как из
плеяды великих "сыновей Израилевых" (Яша Хейфец, Миша Дихтер, Саша
Городницкий…), коим его всегда и подозревали. Доходило до курьёзов: много лет
спустя, когда Саюткин уже от имени Турции привёз учеников на Международный
Конкурс Пианистов им. Караманова в Симферополь (Украина, 2005), и заболев, был
там госпитализирован, уборщица со шваброй остановившись у его постели,
простодушно спросила: "сынок, а разве в Турции евреи живут?"
Вместо Руфата было "предречено": "Зафар Амиралиев".
"Зафар" - во многих языках ("зефер", "зафер")
означает "победа" (кажеться это от фарси). И действительно, Руфат
тогда сам того не подозревая, одержал много "побед" - над народником,
над дверьми, в ситуации с дежурной и т.п. Через несколько лет Руфат уехал в
Канаду, и многие также видят в этом победу, ибо уже в 90-х годах быть
классическим музыкантом в Азербайджане - автоматически означало обрекать себя
на недостойное человека существование.
"Руководитель Ачиль Гафулов". Сам по себе слово "Ачиль"
ничего не означает. Но по звукосочетанию, фонетически, можно сказать, это слово
так "объёмисто" описывало Агиля, его движения и поведенческие мотивы,
что ни у кого не было никаких сомнений: "Ачиль" - звуковой символ
нашего милого руководителя.
И наконец - слово "пение" перед именем Наргиз, вместо термина
"вокал". Тогда, после Ташкента мы потеряли Наргиз из виду, причём
надолго. Я встретился с ней только недавно - она работала лаборанткой в
Бакинской Музыкальной Академии. Наргиз вокалисткой так и не стала, и афиша
как-бы намекала на это, мол, "пение", девушка приехала просто
"попеть". Думаю, это не самое худшее решение для неё, ибо,
повторяюсь, не знаю как теперь, но в те года быть вокалистом, не имея
"высоких покровителей", богатую семью, обеспеченного мужа (жены) - в
Азербайджане приравнивалось к суициду.
Вот о каких эксцессах и перипетиях судьбы предупреждала нас афиша из Узбекистана.
Что касается Самиры, то вскоре после "Ташкентских событий" она, как и
многие другие "представители генофонда" нации уехала за границу и с
тех пор её в Баку не видать. Впрочем, о ней, как и об Алекпере-таристе афиша
умолчала. О народнике сейчас ничего не известно, но, думаю, он сейчас не в
проигрыше, если всё ещё занимается народной музыкой. Достаточно включить любой
национальный телеканал, чтобы воочию убедиться в том, что "фольклор нынче
в цене". Думаю, недалёк тот день, когда наше телевидение "догонит и
перегонит" каналы Туниса, Ливии и Омана по количеству "местных
шедевров", хотя первая опера на Востоке писалась именно у нас. Но всё это
мы тогда ещё не знали, и народник Алекпер был заслуженным фаворитом той
поездки. Он не только заворожил узбекского слушателя, но и оставил после себя
самый главный вопрос тех дней.
Лично для меня этот вопрос до сих пор не имеет ответа: почему Руфат в ту
злополучную ночь, будучи вне сознания (как я полагаю), и будучи в силах
раздавить любого, как бородавку, гонялся по коридору только лишь за одним
Алекпером? Когда было проще-простого той балкой прихлопнуть меня - я стоял в
двух метрах...
Неужели та пресловутая неприязнь между классиками и народниками зиждиться
на подсознательном уровне?
(пошли титры)
ФИЛЬМ СНЯТ НА ПЛЁНКЕ ШОСТКИНСКОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ "СВЕМА"
СЪЕМОЧНАЯ ГРУППА БЛАГОДАРИТ ЗА СОДЕЙСТВИЕ РУКОВОДСТВО АЛАЙСКОГО
БАЗАРА,
ТАШКЕНТСКУЮ ГОУДАРСТВЕННУЮ КОНСЕРВАТОРИЮ И АДМИНИСТРАЦИЮ ГОСТИНИЦЫ
"ТОШКЕНТ"
ЭПИЛОГ
...Огромные двери консерватории опять с треском захлопнулись за мной.
Обессиленный, "но не побеждённый" после бурных "ташкентских
гастролей", я был рад заново оказаться в родном фойе. Всё было так же, как
и несколько дней назад: и вахтёр дико озирался, и ностальгически пах свежепротёртый
паркет. Всё также, собрав свою аудиторию, народник
Фахреддин-"Нахичеванец" в углу читал очередную "лекцию". В
оппонентах у него на этот раз был никто иной, как кларнетист Низами, местный
развязный тип, известный своими позорными шуточками. И судя по тому, с каким
искривлённым ртом он курил, Фахреддин на этот раз выдал что-то
экстраординарное. Мало что на свете могло бы заставить Низами так задуматься.
Не думая, что Фахреддин способен после "тезисов о двух лишних
планетах" и "трусов Бабека" изобрести ещё более выдающиеся, я
всё же подошёл к дискутирующим, чтобы поддержать кларнетиста в трудную
минуту.
Но то, что я услышал, и меня заставило разинуть рот. Фахреддин
проповедовал, что, оказывается, по исламу, верующий мужчина должен опорожнять
свой мочевой пузырь ...сидя(!) Поняв, что перед такими "светилами"
теологии, мои знания о религии и естествознании просто смехотворны, я сразу же
ретировался, и подавленно пополз "грызть гранит науки", развивать
себя, ибо будущее, которое надвигалась на нас, было непредсказуемо...
Во дворе стоял 1992 год…
Самир Мирзоев
www.kultura.az
