«Марафон Современной Музыки-99» или приключения в "Злата Праге"

Года, к суровой прозе клонят,

Года, шалунью рифму гонят.

(кто-то из классиков) 

"...Господи, ну какой чёрт меня дёрнул связаться с этими людьми?! Говорил же я себе сто раз: больше в Азию ни ногой! Чего только не навидался в этой Индии! И вот на тебе! Азербайджанцы. И где - на Международном Марафоне Современной Музыки! А дирижерствую - Я! Опозорюсь на всю Прагу. И поделом мне - ведь говорила жена: не связывайся с ними, грузинка - сердцем чует. Они этих азербайджанцев хорошо зна..." - мрачные думы австрийского дирижёра и композитора Роланда Фрайзитцера прервало громкое песнопение:

- Ай нанай-нанааай!!! А вот что у меня ееесть!!! - дирижёр удивлённо приоткрыл глаза, и увидел фаготиста Самира, огромную детину с лысой головой и с детской душой, танцующего с банкой пива в руках в коридоре… самолета швейцарских авиалиний "Swissair", выполняющего рейс Баку-Цюрих. Самир долго сидел, облизываясь и робко посматривая на стюардессу, которая раздавала еду и питье, а когда ему шепнули, что, оказывается всё это бесплатно(!), он собравшись духом попросил-таки у неё пива. И вот получив долгожданную баночку, искренне ликовал:

- А я никому не дааам!!!

Его ликование длилось недолго, получив испепеляющий взгляд от дирижёра, фаготист упал на своё кресло и сосредоточенно принялся сосать содержимое банки.

"Обезьяна" - подумав Роланд откинулся на свое место - "Что я скажу Тарнопольскому? Он разбубнит по всей Москве! Эх, Москва! Kакие были времена! А как мы резвились с Н.К.?"

Тут рядом с ним прошла стюардесса со своей элегантной походкой, и дирижёр отбросив апатические мысли на несколько секунд, высунул голову за нею. Вместе с ним высунул голову и Эльмир Мирзоев (композитор и художественный руководитель ансамбля "SoNoR"), который сидел в паралельном ряду, только с левой стороны коридора. Оба благоговейно посмотрев вслед за элегантностью, вздохнули в унисон, и погрузились дальше в свои тяжёлые раздумия.

Оставив их в своих креслах той ноябрьской ночью 99-го года на небе Центральной Европы, мы спустимся не бренную Бакинскую землю, и вернемся на некоторое время назад...


Ансамбль

После нескольких лет существования, нескольких мини-фестивалей и гастролей мы, ансамбль современной музыки "SoNoR", почувствовав вкус небольшой славы (особенно после Тифлисского фестиваля современного искусства "GIFT"), слегка "оборзели" и даже в чайхану ходили с чувством собственного, авангардного достоинства. Как известно, на Востоке многие дела решаются в чайхане, так и мы обсуждали свои дальнейшие планы именно там. Именно на пути к чайхане нас иногда ловил маленький черноволосый человек по имени Алик и начинал буквально умолять:

- Ребята, я вас очень уважаю! Как музыкантов! Такие вещи играть... Возьмите и меня к себе! Я всё сделаю, землю грызть буду! Я музыкант, я хочу расти, надоело мне в цирке(!), понимаете! Я хочу играть серьезную музыку!

Мы с уважением (он был лет на 10 старше всех нас), хотя и с удивлением его слушали и отмахивались:

- Да, да, Алик... Всё ок. Почему нет? Как-нибудь...
- Вы мне только скажите... Всё брошу...
- Да, обязательно...
- Землю грызть...

И так множество раз. Никто про него ничего толком не знал, кроме того, что он играет на ударных инструментах в цирковом оркестре. И в общем-то никто не воспринимал его всерьёз, тем более что у нас в приглашенных ударниках сидел сам "зверь" Борис Пашкин из Государственного Симфонического Оркестра. Никому и в голову не приходило использовать многогранный талант Алика "грызть землю", но судьба-шалунья распорядилась иначе.

Жарким летом 99-го года Эльмир Мирзоев (наш худрук) выиграл конкурс композиторов в Чехии, и ему представили возможность авторского концерта в Марафоне Современной Музыки в Праге. Причём с любым составом и дирижёром, с которым он пожелает. Не у каждого композитора в жизни выпадает такой шанс, и Эльмир решил "оторваться по полной". То есть "заказывать" не какой-нибудь состав из Европы, а вести в Прагу родной "SoNoR" в полном составе! С друзьями, так сказать - веселей. Срочно был созван "консилиум" в чайхане, и вскоре бил ясен состав музыкантов.
Это были (как основной состав):
Низами – кларнетист с "трофейным", похожим на канализационную трубу бас-кларнетом, изготовленным чуть ли не в XIX веке (“золотозубым” его еще назовут на этом фестивале в Праге две прекрасные менеджерши из московской «Студии Новой Музыки»: Женя и Вера);
Ровшан ("Рожка" или даже "Рожа") - гитарист, мудрец местного масштаба;
Фарида - вокалистка, говорящая на нескольких языках, хохочущая на всю улицу пышногрудая, весьма экзальтированная солистка Оперного Театра;
и я - ваш покорный слуга, пианист.
Далее – струнники (хрупкая скрипачка Соля, юный альтист Фуад, который годами позже сам станет дирижером, обучаясь этому искусству в Кёльнской консерватории и др.), духовики (где присутствовал уже знакомый вам из авиарейса Баку-Цюрих веселый фаготист-толстяк Самир, словно соответствующий габаритами своему инструменту),арфистка, ударник – тот самый Боря Пашкин из Симфонического Оркестра.
Особняком стояла канонистка (канон - народный инструмент, похожий на венгерские цимбалы или на славянские гусли). Найти канониста, который мог бы играть под руку дирижёра, да ещё современную музыку - это из разряда ненаучной фантастики. Эльмир, про это тогда ещё не знал, может быть смутно догадывался, однако ему еще предстояло полностью вкусить все эти прелести на своём горьком опыте.

И наконец - дирижёр. Об этом герое нашего рассказа следует рассказать отдельно.
Роланд Фрайзитцер, австрийский подданный, композитор, дирижёр, сын высокопоставленного дипломатического работника в Москве, («истинный ариец»), превосходно говорил на русском, отлично знал себе (ну и нам) цену. Крупный из себя, с рыжей бородкой, баловень московского бомонда и женщин (по его разговору несколько раз педалировался намек, что он имел не очень-то музыкальную связь с российской поп-звездой Н.К.), Роланд всегда лениво курил сигареты "Parisienne", чем видимо думал произвести на нас впечатление. Иногда это ему удавалось – гитарист Ровшан покуривая свою вонючую, без фильтра "Астру", косо посматривал на пачку "Parisienne", как на метеоритный обломок, упавший с небес. Летом 99-го года пачка фирменных сигарет стоила около четверти нашей зарплаты, но сигареты были не единственным пунктом роландовского снобизма.
Особенно он кичился всевозможными связями в музыкальных кругах в Москве и в Европе: "...Звонит, значит, мне Тарнопольский [Имеется ввиду Владимир Тарнопольский (1955), композитор и художественный руководитель московского ансамбля «Студия Новой Музыки», который тогда, в 99-ом году прославился своей самой масштабной работой – оперой “Wenn die Zeit über dir Ufer tritt” («Когда время выходит из берегов»), написанной по заказу Мюнхенского биеннале.], и говорит: Роланд, милый, помоги. Ну и я...". А потом он устало и свысока посматривая на нас, говорил о постановке "Лулу" Альбана Берга, а на лице было написано: "ну что эти овцы поймут в "Лулу", хотя бы пусть имя услышат".
Причиной же этого предвзятого отношения была, конечно же фраза, случайно ляпнутая кларнетистом Низами, в первый день приезда дирижера, когда они вместе с Эльмиром с ним встретились. Встретились, значит, два композитора, один дирижёр, другой художественный руководитель, ходят по улицам, интеллектуально общаются, знакомятся, так сказать, а рядом ходит Низами, и хочет о себе напомнить, типа "я тоже тут". И вот когда речь заходит о музыке Крамба (George Crumb), или что-то вроде того, вдруг Низами влезает в разговор:

- Роланд (по имени, как будто они с ним пили на брудершафт), а на австрийском языке буква "Ö" есть?

Такой фантастически неуместный и идиотский вопрос мог придумать только Низами, и дирижёру показалось, что над ним просто подшучивают, и это на 22-й минуте его приезда! Роланд ещё подумал, наверное, что это всё подстроил Эльмир, и в лице изменился. Эльмир постарался "замят" не очень ловкую ситуацию, скоропостижно что-то выговаривая, и вскоре дирижёр понял саму сущность Низами: перед ним стоял "шут гороховый" в "авангардном" варианте, который мог своими позорными шуточками испортить самые серьёзные разговоры. Причём, "перевоплощение" в шута происходило сразу же после вынимания кларнета изо рта. Для того, чтоб он опять стал похож на человека, надо было ему запихнуть кларнет обратно в рот. Но это Роланду ещё предстояло узнать. А пока он начал думать, что весь состав ансамбля состоит из шутов и скоморохов.
Всё это ещё произойдёт в ноябре, как прелюдия предстоящего, настоящего шока для дирижера, о котором я расскажу позднее, а пока мы собирали состав музыкантов для Праги.
Спонсором всего проекта был некий американский фонд, который оплачивал нам билеты, суточные, визы (которые вообще-то должны были получить в Тифлисе - посольства Чехии в Баку тогда не было, но впоследствии из-за большой суеты нам пришлось получать их непосредственно в аэропорту Праги), причём за каждую копейку надо было отчитываться, предоставляя чек даже за поход в платный туалет.

Надо ли говорить, с какой осторожностью выбирали каждого участника? Никто не должен был "ударить в грязь лицом" в смысле профессионализма, ведь Азербайджан должен был выходить на европейскую "авангардную" арену, наряду с Великобританией, Германией (которую представлял композитор с весьма любопытной фамилией Goebbels), Чехией, Россией, Литвой и т.д., да ещё за каждую копейку предоставлять доказательство. О выбывания из поездки, невыезда после предоставления гранта (денег) на поездку и речи быть не могло, за такие штучки можно было загреметь в «черный список» фонда. За выполнением всех процедур следил сам(!) "серый кардинал" - глава отдела искусств фонда, музыковед Селимханов. Имя его произносилось шепотом, так как его гнева опасались многие.


Ударник


Всё вроде шло хорошо, но тут главный дирижёр симфонического оркестра (где работали некоторые из участников нашего ансамбля) вспомнил, что он должен сказать своё "веское слово" и запретил Боре Пашкину выезжать, дескать, он ему "позарез" нужен. Пашкин после маленького бунта сдался, и ансамблю пришлось искать другого ударника. Ударники, которые могут обращаться с колоколами, кастаньетами, вибрафоном, маримбой, ксилофоном, литаврами наряду с барабанами, тарелками, треугольником, том-томом, там-тамом и гонгом, да ещё читающие партитуру под руку дирижёра в дикой природе не водятся, таковых надо выращивать на просторных, экологически чистых вольерах с родниковой водой, как племенных быков.
Такого "быка" предстояло найти за короткое время. Все кандидатуры отпали на "совете" в чайхане, некоторые не "потянули бы" свою партию, некоторые были "психологически несовместимы" и т.д., и тут вдруг перед чайханой опять "материализовался" Алик из цирка:
- Ребята, я всё сделаю, грызть землю буду…
И тут пробил его "звёздный" час! Поскольку его никто толком не знал, а "лялякать" он умел отменно, случилось то, чего и следовало ожидать: через день на стол "серого кардинала" легла бумага со списком окончательного состава ансамбля, и там значилось имя Алика! Сам же Алик, взяв все свои партии, клятвенно заверив всё выучить и "вылизать" до приезда австрийского дирижёра, исчез. Начались рутинные бюрократические "утряски" - паспорта, суточные, билеты, визы, бронирование отеля. Как говориться, Рубикон был пройден и все мосты были сожжены...
Прошло три месяца…
В начале осеннего месяца ноября Баку посетил-таки наконец, долгожданный Роланд Фрайзицер. Все организационные заморочки были позади, дело оставалось за репетициями. Поступила команда "свистать всех наверх", и тут выяснилось, что Алика "в наличии" нет. Смутные сомнения начали "по-пластунски" подползать к Эльмиру. Он всячески "отряхиваясь" от них, начал звонить всем, и в конце-концов нашёл Алика где-то в цирке. Алик долго не верил тому, что пришла пора репетировать, и спрашивал что-то типа: "а что играем?", наконец вспомнив своё высокопарное обещание на счёт "земли", приехал её "грызть".


“Кошмарный сон” дирижёра

Для репетиций была арендована немецкая Кирха в Баку. Алик приехав кажется, в первый раз в жизни туда, робко остановился. Посреди Кирхи сидел Низами и с помощью своего бас-кларнета издавал потусторонние вопли. Местный мудрец Рожка с умным видом застыл со своей гитарой над нотами, и был похож на несуществующую скульптуру Родена "Ровшан с гитарой". Посреди зала с полупомешанным взглядом блуждала Фарида и "раскрывала" голос: "О-о-о!!... хм-м... А-аа... Уу-а-а-а!!!". А позади стояла целая батарея ударных инструментов, среди которых, видимо и надо было ему - Алику - стоять.
Пока Алик удивлённо рассматривал музыкальный инструмент под названием маримбафон, в дверях торжественно появился Роланд Фрайзитцер. Легко и свободно взобравшись на "пьедестал", он принял позу "гениальный дирижёр знакомится с предоставленным материалом" и начал изучать "выросшую" перед ним "флору и фауну", то бишь нас. Одарив нас на несколько секунд своим высокомерным взглядом, Роланд понял, что надо менять тактику, ибо никому до него не было дела: я обозначал на струнах внутри рояля точки для флажолет, Низами исподтишка разглядывал прелести скрипачки Соли, Ровшан всё ещё был "под влиянием" Родена, а Алик открыл для себя совершенно новый инструмент - литавры, и тщетно пытался понять его предназначение. Одна только Фарида с обычным глубоким (до пупка) декольте сидела прямо перед ним и уставилась на него своими преданными глазами, что собственно, ему отнюдь не помогало концентрироваться.
Поменяв тактику, Роланд выбрал позу "гениальный дирижёр толкает вступительную", и начал поучительную речь о том, "как должны мы быть счастливы, что участвуем в таком проекте" (естественно, под Его чутким руководством), "и как нам"... (тут Ровшан пришёл в себя и зевнув, осмотрелся по сторонам) ..."надо показать"... (Ровшан вытащил пилку для ногтей и принялся ухаживать за своими "главными" гитарными ногтями)... "в Европе свой уровень"... (тут грянул гром среди ясного неба - большая тарелка выпала с рук Алика, и со страшным грохотом покатилась прочь, Алик побежал за ней - ловить)... Все повыскакивали с мест, Роланд запнулся, а Низами воспользовавшись всеобщим замешательством, попробовал ущипнуть скрипачку Солю за "одно место". Только Фарида сохранила свое достоинство, повернувшись к коллективу она протянула своим поставленным сопрано: 

- А-а?! Что вы деееелаете?! 

После чего повернувшись к дирижёру,  ещё больше наклонилась и благоговейно сказала: 

- Продолжайте, маэстро, мы Вас слушаем.

Когда маэстро оторвал глаза от её шикарного бюста, и попытался продолжить, на своё место вернулся Алик с тарелкой и плюнув на неё, принялся чистить своим рукавом.
Роланд решил отложить свою речь до лучших времён, принял другую позу из своего арсенала. Поза называлась "гениальный дирижёр за работой". Он настойчиво постучал по пульту - "Так, всё! начинаем работать!" - и требовательно поднял палочку. Тут большая лысая детина (фаготист Самир) встал и виновато шепелявя спросил: 

- Маэстро, фс.., а можно сходить ...ф туалет?

 Маэстро сдерживая свою ярость, процедил сквозь зубы: 

- Нет. В туалет... надо ходить до ... репетиции- и взмахнул рукой.

Первые семь секунд репетиции всё было нормально, на восьмой секунде Роланд остановил всех и сделал свое первое замечание Алику:

- Там у вас вступление...

- Да-да, маэстро, извиняюсь.

Поехали дальше, на десятой секунде опять замечание Алику:

- Там надо играть на виброфоне.
- А-а, всё-всё... да, понял.

Дальше - больше: через каждые восемь секунд Алик получал замечание и все с недоумением смотрели друг на друга, такого никто не ожидал. Будто бы Алика привели с детского садика, и он потерялся среди ударных инструментов, как в лесу. Очень скоро Роланд уже перестал останавливать нас из-за Алика, а просто дирижировал, время - от времени яростно на него глазея. Алик же бегал между инструментами, пыхтел, считал, бил чем попало по чему попало, вытирал пот, опять бегал...
И вот наступила кульминация, Роланд специальным жестом ему показал, "вступай, мол, твоя партия!", бедный Алик поняв, что надо по чему-то(!) "бить", схватил колотушку от большого барабана величиной с голову младенца, и начал им судорожно тыкать по колокольчикам (glockenspiel). 30-и сантиметровый инструмент, естественно, на тыканья мягкой колотушки не реагировал никак, да и вообще, там надо было играть на другом инструменте, тут Роланд не выдержал, остановил всех, и спросил Алика:

- Как вас звать?
- Алик, маэстро.
- Алик, Вы понимаете, что делаете?

Тут последовал тот кошмарный, злосчастный ответ, о котором уже все догадывались, но никто не смел об этом думать:

- ...Маэстро... извините... я такие инструменты... впервые в жизни (!) вижу...

Роланд превратился в большой, растерянный знак вопроса и хотел было уставиться на Эльмира, но его не нашёл, наш худрук нашёл на полу щель и провалился туда. 

Да, правда иногда бывает горькая, но на этот раз правда приняла иной привкус: она ошеломляла своею неумолимой примитивностью. Она возвышалась над нами как идол из острова Пасхи: неповоротливая, первобытная и с белыми глазами. И самое главное - эта правда предрекала большие неприятности: репутация Роланда в Европе как дирижёра, репутация Эльмира как композитора и руководителя ансамбля, имидж коллектива попадали под удар. Уже мерещились хихиканья в салоне, недоуменные взгляды за кулисами от других ансамблей, дурные отзывы прессы и радио, возникал образ "серого кардинала": Селимханов тряс газетaми и беззвучно что-то говорил стуча кулаком по столу…

...Чрезвычайный консилиум, созванный в чайхане, судорожно искал выход из сложившийся ситуации. О невыезде Алика речи уже быть не могло, на него были подготовлены документы, выделены деньги, оформлялась виза. Найти другого ударника так и так было невозможно – оставалось всего три дня до выезда. Научить Алика названиям всех новых инструментов ещё представлялась возможным, но играть на них, да ещё и под руку дирижёра, в ансамбле... Этот человек всю жизнь только и делал, что выбивал тремоло на малом барабане во время трюков в цирке, да ещё ударял по тарелкам, когда падал клоун. Не ехать тоже было нельзя - фонд потребует потраченные на бюрократию суммы обратно, да и после невыполнения обязательств по участию на фестивале, другие будут тебя считать "ненадёжным партнёром", и не видать других предложений, как своих ушей. Получалось: если ехать - провал неминуем, если не ехать - позор неминуем, да ещё с выплатой неустоек. Не менять Алика - нельзя, он не "потянет" программу, менять Алика - тоже нельзя, за него всё оплачено, да и не с кем менять. Дело принялo серьёзный оборот, у Роланда даже бородка стала оранжевого цвета. 

И вдруг, кого-то озарила гениальная идея: Московский ансамбль "Студия Новой Музыки", перед которыми позориться особенно было "не в жилу", выступал сразу после нас, и приезжали мы с ними почти одновременно - за два дня до концерта, имел отличного ударника. Играли они музыку Фараджа Караева, знали почти назубок, и делать им было два дня почти нечего. Можно было пойти к ним, умолять, заплатить, запугать - но чтобы ударника на два дня они нам дали. При наличии солидной "легенды" и сравнительно "солидной" суммы уговорить ударника представлялась возможным.
Легенду придумал я: типа, Алик, наш ударник, добрейшей души человек, в аэропорту Цюриха помог одной старушке перетащить багаж, и сильно "растянул" (вывихнул, сломал, ушиб, потерял) руку (палец, локоть, плечо), и уже теперь не может играть! Спасайте, мол, люди добрые, нездешние мы! Скитальцы! Да поможет вам Господь, да воздастся вам на том свете..(и что-то в этом роде), да услышит Господь молитвы ваши..(Аминь)..да не подпустит окаянного... Да. И плюс гонорар Алика, мы тоже от себя добавим, да ещё пузырь-другой (водки) – «Не пьянства окаянного ради, а токмо пользы для». Чувство солидарности между музыкантами иногда проскальзывает, а если это чувство задобрить деньгами и другими материальными благами - вариант должен был сработать. 

...Алик смиренно выслушал "приговор", и согласился. Ему надо было всю поездку гулять с перевязанной рукой и со скорбной миной на лице. Типа, как он хотел бы показать себя на этой сцене, как он готовился(!), но злая судьба распорядилась иначе...


Путь-дорога


"Вот люди построили... Цюрихский аэропорт - говорят" - с уважением думала канонистка сидя в хвостовой части самолётa и наблюдая весь обозримый коридор - "а у нас в селе даже в центре коровьим навозом воняет. Вот живут люди... Ну что это такое! Стюардесса прошла рядом, и опять эти две головы вылезли ей вслед... Ещё с двух сторон коридора сели! Мужчины называются! А этот ещё? Меня учил - как играть, kül sənün kişi başşuva! Мне его борода сразу не понравилась."
Когда после шока с Аликом, Роланд решил репетировать дальше, он "напоролся" на канонистку. Хотя она и была юна и привлекательна, но "менталитет народников" уже успел оставить след на выражении её лица. И потому ловелас ансамбля Низами обходил её стороной, предпочитая общаться со скрипачкой Солей, случайными балеринами и уборщицами. Так как канонистка под руку дирижёра не могла играть (могла ли она играть вообще, это другой вопрос), Роланд вместе с Эльмиром занимались с ней отдельно, разговаривая с ней исключительно на "Вы".

- Вы поняли? Тут на "три и"… Вы начинаете.

Канонистка просто с лёгким недоумением разглядывала его (дирижёра) лицо, кивала головой, и дальше играла то же самое. Тогда опять лицо с рыжей бородой её останавливало, что-то говорило на русском языке, трясло головой, и так много раз. Под конец договорились: Роланд просто ей показывал все вступления отдельным жестом, и она играла.
Обо всех этих вещах "серый кардинал" Селимханов имел своё мнение. Он сидел в передней части самолёта, и попивая кофе со своим тихим говором мечтательно объяснял Фариде:

- Сейчас уже другое время... Сейчас молодежь берет уже всё готовое. В наше время, чтоб попасть за рубеж... М-мм... А теперь, вот например, эта прелесть - канонистка. 19 лет. Дитя. Ничего не смыслит, играет не знаю как, и только в одном произведении. И из-за этого её берут в Европу на гастроли. Мы о таком мечтать не могли... Вот ты, например, солистка, лауреатка, говоришь на 5-и языках, одна из столбов коллектива...  И она... Время… 

Совсем другое мнение имел "о солистке и лауреатке" Фариде  Низами-кларнетист. Он сидел где-то там сзади и недовольно ворчал, массируя руку:

- Совсем с ума сошла... В этих чемоданах трупы перевозить можно! Чего она туда позапихала?! А нам сразу: "Тащи!"

Дело было в том, что когда перед Бакинским аэропортом Фарида спустилась с такси, мы как джентльмены поспешили ей на помощь, помочь с багажом. Увидев в багажнике такси огромный чемодан размером в половину пианино, мы оторопели. Такой же второй вывалился из заднего сиденья машины.

- Э, Фарида! Это что такое? Ты там продавать что-то собираешься?
- Да там мои концертные платья! Тащи сюда!

Когда мы вдвоём с Низами тащили груз, Ровшан типа, нам помогал, иногда пиная ногой то один, то другой чемодан.

- Тебе что, ых... одного платья... ых... не достаточно?!

Услышав по её мнению, идиотский вопрос, Фарида разбушевалась:

- А что, я все произведения в одном платье буду петь что-ли?! А-а?! Чтобы я вышла на сцену два раза в одном платье?!!! 

Оказывается, в это время за нами наблюдали сотрудники таможенной службы. В тот день им поступила информация о том, что некая "еврейская мафия"(!) постарается провести через границу бриллианты(!). Не знаю, почему, но именно Фарида привлекла их внимание. Наверное, она слишком уж выделялась из толпы своим поставленным оперным голосом, активной жестикуляцией и экстравагантной чалмой вдобавок.
Не вызывали доверия и окружение Фариды: эдакие жуликоватого вида молодые люди с гитарой и с золотыми зубами. Интеллигентно разговаривающие. Всё это кончилось для Фариды (a заодно и для арфистки) личным обыском в дамской комнате аэропорта. И вот Низами предвкушая "удовольствие" от предстоящего таскания вышеупомянутых чемоданов по Праге, недовольно ворчал. 

Фарида же, казалось, начисто забыв об обыске в аэропорту, кивала головой Селимханову, и шептала себе на немецком стихотворный текст куртизанки благородных кровей Лу Саломе [ Лу Андреас-Саломе (Lou Andreas-Salomé, 1861-1937) – одна из важных фигур культурной жизни Европы конца XIX в., писательница и роковая женщина, оставившая след в жизни Ницше, Фрейда, Рильке и т.д. Ницше говорил, что она — самая умная из всех встреченных им людей, и считается, что использовал её некоторые черты в «Заратустре»], посвященный Фридриху Ницше, который лёг в основу одного из работ Эльмира - "...Also, Sie sind gekommen" («Итак, Вы явились»): “Das Leben ohne Dich, es wäre schön!” («Жизнь без Тебя, была бы прекрасной!»). Это сочинение мы должны были играть на концерте тоже. Когда же она видела стюардессу, сразу же переходила на французский, изображая из себя мадам Бовари:

-О-о!! Бонжу-ур, сил ву пле, мон ше-ер... Тужур-тужур, шарма-ан!

Во время очередного "тужур-тужур" её грубым образом прервало ритуальное песнопение Фаготиста, описанное мной выше. Фарида замолкла, устыдившись, что знает этого человека.
Ритуальный "пивной танец” фаготиста Самира мы с Рожкой (Ровшаном) не видели, потому, как сами были сильно заняты. А заняты мы были тем, что, "критиковали" сидящего рядом европейца. Критиковали сильно, а причина была в маленькой бутылочке красного французского вина. Дело в том, что розданное в самолёте красное вино нам очень понравилось, мы потребовали "добавку", а когда попросили "ещё" (третью бутылочку), стюардесса нам предложила белое вино, так как красное кончилось. Мы попробовали, не понравилось, отказались. Дело было глубокой ночью, спать не получалось, предстоящий день в Праге сулил много стрессов, а тут и выпить не получилось! Европеец же, рядом сидящий, сытый, ухоженный, в очках невозмутимо читал газету, и перед ним стояла непочатая заветная бутылочка красного. Мы стали недовольно посматривать на него и на его бутылочку, невежливо ворча при этом. Ровшан решил, что европеец специально не выпивает вино, чтобы нас помучить(!). Я, поверив этому, тоже стал возмущаться:

- Естественно, сытый голодного не поймет!
- Да, рожа у него сытая! Я об этом и говорю!
- И вообще, он на свинью похож!
- Да какая там свинья? Ишак настоящий!

И так продолжалось несколько минут, мы, двое "недопивших" музыкантов, громко хаяли сидящего в нескольких сантиметрах джентльмена. Через несколько минут европеец сложил газету и спокойно спросил у нас:

- Э-э... Извинитэ(!)... Ви хотитэ... это вино?...

Наш “лай” разом прекратился. Рожка вопросительно посмотрев на меня, обернулся к джентльмену и нагло сказал:

- Да-а!

Европеец спокойно переложил бутылочку на столик Ровшана:

- Пажалуста.
- Спасибо.

Делать было нечего, мы как ни в чём не бывало, опустошили вино, и чтобы как-то "замять" позор, повернулись к соседу:

- Извините, а Вы откуда знаете русский?

Европеец оказался крупным бизнесменом в сфере недвижимости, имел филиалы во многих странах, в том числе и в Москве. Узнав, что мы музыканты, он с уважением и многозначительно кивнул, и даже посоветовал, какие рестораны посетить в Праге. Признаться, нам было очень стыдно...

Перевалочный пункт

"Цюрих! Как много в этом слове..." - хотели сказать мы, выбежав из аэропорта и вдохнув полной грудью швейцарского воздуха. И вспомнить недобрым словом гитлеровцев, загубивших здесь профессора Плейшнера.

"Почему Цюрих? Вы же собирались в Прагу?" - спросите вы недоумевая. Дело в том что, между рейсами Баку-Цюрих и Цюрих-Прага у нас был интервал где-то около 12-и часов, а околачиваться столько времени в аэропорту, когда рядом бьют башенные часы, все едят сыр и вкладывают деньги в банк - нам не хотелось. Все были "за": заплатить 30 долларов (евро тогда еще не водились) за однодневную визу (даже не один день, а несколько часов) и прогуляться по "местам боевой славы" товарища Штирлица. Были "против" швейцарские власти: "- Что это вдруг полтора десятка людей ("говорят, музыканты") подозрительного гражданства, хотят разом ввалится в спокойную, размеренную жизнь Цюриха? Небось, натворят чего... Да ещё какой-то австриец с ними ("говорят, дирижёр"). 30 долларов за несколько часов? Подозрительно... А вдруг они потом не вернутся?! Лови потом их! Глаза у них бесстыжие! Пусть едут к себе в Прагу!"

Таким образом, в экономике Швейцарии образовалась брешь примерно в 450 «зеленых», с нас деньги не взяли, и в город не пустили. Наверное, швейцарцы подумали, что мы - новый вид нелегальных эмигрантов, хотим под видом ансамбля авангардной музыки проникнуть нa их территорию, и там остаться посудомойщиками, прожив всю оставшуюся жизнь долго и счастливо. Причём, чтобы осуществить свой гнусный план ("ах, мошенники, ишь, чего придумали, а?"), мы сначала поступили в консерваторию, потом закончили аспирантуру, создали ансамбль для отвода глаз, выиграли какой-то конкурс, получили приглашение в Чехию ("тоже мне страна, надо смотреть кого приглашаешь"), и всё это потому, чтобы проникнуть в Цюрих, и там обрести своё счастье, нелегально работая гарсоном.

Всё это нас не очень-то и огорчило, воспоминания о профессоре Плейшнере за 30 баксов, тоже было многовато в конце-концов, и решили освоиться на месте, да осмотреть достопримечательности. Нам хватило и аэропорта, чтобы понять, какие цены нас ждали бы там, в городе. Хотя Фарида и предупредила, что тут стакан воды стоит 3 доллара, я не послушался, и отправился пить, как "белый человек", кофе. Когда мне вежливо вручили счёт, у меня волосы поднялись дыбом: за такую сумму я на Родине вкалывал полмесяца. От возмущения кофе у меня внутри взбунтовался и хотел вернуться назад. После небольшой потасовки я его "посадил на место", и в пылу борьбы забыл видеокамеру в "Raucher Zone"[ Курильная зона (нем.) ]. Благо, наши ребята, слонявшиеся маленькими кучками по аэропорту, как солдаты армии Наполеона, узнали аппарат и притащили его мне обратно.

Таким образом, мы полсуток проторчали "в Швейцарии", ожидая свой рейс, как цыганский табор. Сохранились, говорят, фотографии, где несколько человек оградившись от внешнего мира чемоданами, спят прямо друг-на друге в центре шикарного аэропорта, где медленно ходят ухоженные беловолосые старики, уступая вежливо дорогу один-другому.


Прага!


Как много в этом слове! Для того, кто хоть раз побывал в этом городе, это сочетание звуков многое значит. Не подозревая об этом, мы гурьбой вывалились в этот город, и разместились в гостинице под многообещающим названием "Прокопка" (Prokopka).

Фарида сразу же начала изображать из себя итальянку, говоря с кем попало на этом языке, пока мы тащили её внушительный багаж.

A наша комната с Низами превратилась в проходной двор, там засел "гитарист Рожа", и с серьёзным видом принялся играть средневековые мадригалы Гийома де Машо.

Русский "десант" ("Студия новой музыки") под командованием композитора Фараджа Караева высадился на берегу Влтавы раньше, чем мы, и захватила "плацдарм" там же, где и мы - в отеле "Прокопка". Фарадж Караевич ("Дуче") [Это прозвище Маэстро получил от одного из своих учеников – Али Ализаде, и между собой мы “нежно” его называли так. Об этом он узнал годами позже.] был, в каком-то смысле "крёстным отцом "SoNoR". C самого начального этапа создания коллектива он всецело поддерживал нас и всячески помогал. То, что москвичи играли музыку нашего композитора, да ещё с участием нашего музыканта-гитариста "Рожки" - нас вдвойне радовала и вселяло надежду: повышались шансы на "переговорах" по "выдаче" ударника нам "на съедение". Итак, гордость за нашего "Дуче" не мешало нам строить "свои виды" на его подопечных, мы думали заручится поддержкой Ф.К. тоже.

Поэтому, не теряя времени, мы перешли к активным действиям: Алик с перевязанной рукой ходил, и изображал убитого горем короля Лира, Эльмир же для начала "атаковал с флангов": рассказал "о несчастии" менеджерам русских - двум очаровательным девушкам по имени Женя и Вера. Их реакция нам не понравилась:

- Ойй бедненький!!!... А что теперь будет? А у вас же медицинская страховка... Может в больницу?

"Фланги" сопротивлялись и отбили атаку. Было решено идти " в лоб", и вечером состоялся "решающий бой" при участии "тяжёлой бронетехники" (руководства обоих составов). Тут же присутствовал и "перебежчик" - гитарист Ровшан, который играл в одном произведении с русским составом - безмолвный намёк на то, "что в случае чего, он может и отказаться", психологическое, так сказать, давление на "командный состав" "неприятеля".

Ударник Андрей устроил круговую оборону и яростно защищался:

- Ребята, да вы что?! За два дня? Столько вещей?!
- Да там нечего играть. Такой музыкант как ты...
- Слушайте, давайте хорошего врача найдем, он в два счёта...
- Нет, нет, он (Алик) врачей не хочет! Он этого уже не выдержит! Посмотрите на него, человек на грани...

Алик сидел с трагическим видом и кивал головой, типа, "да-да, я на грани..."

- ...Он так готовился, надеялся... а тут такое крушение надежд!
- Мужики...
- ...Можно сказать, мечта всего детства! Ну что тут сделает врач?! Это будет для него моральным ударом...
- Мне заниматься надо, понимаете?
- Мы заплатим!
- Да не в деньгах дело...

Тут влез в разговор русский тромбонист:

- Ну что ты из себя... корчишь? Людям помочь надо, а ты?! Говорят тебе: "заплатим"! Тут человек погибает!

"Человек" с радостью закивал головой: "Во-во, погибаю..."

Исход боя был решен, после "предательства" со стороны своих, русский ударник сдался, и его уволокли "в рабство" к монголо-татарам. По условиям "капитуляции" русский ударник играл во всех произведениях, кроме одной -"ReAKSİYA" уже была сыграна нами в Тифлисе, и там на ударных играл сам композитор (Эльмир) - и тут ему пришлось оставить солидное кресло в зрительном зале, и выходить с нами на сцену. Кроме того, русский потребовал себе в ассистентки нашу флейтистку Олю в одном произведении, чтобы она играла на колоколах (campane).

От воодушевления и радости у Роланда выросли крылья, и он летал на чешских небесах - в районе отеля "Prokopka" и "Archa Theatre" (там проходил фестиваль). За два дня ударник Андрей всё "собрал", и всё стало на свои места: "SoNoR" был готов к концерту, и даже канонистка играла там, где надо и когда надо.


Сага о бас-кларнете


Концертный зал "Archa Theatre" (Na Poříčí 26, 110 00 Praha 1) удивил нас не только дизайном, акустикой, но и тем, что располагался он не на(!) вышеупомянутом адресе, а под(!) этим адресом, причём на два этажа. Подземелье, чёрный тон интерьера, вечная тишина и темнота, пронизываемая прожекторными лучами, металлические конструкции вдоль стен вдохновляли Низами именно здесь издавать свои "фирменные" загробные хрипы и душераздирающий вой на бас-кларнете, намереваясь таким образом достичь катарсического выхода психоматериала на музыкальную поверхность, так сказать. Хрипы и вои соответственно назывались "frullato" и "multiphonic", и как особенные музыкальные эффекты имели место в нескольких произведениях. Чтобы в самый ответственный момент инструмент не "киксанул", Низами каждый день проводил "ремонт оборудования".

Происходило это следующим образом: так как в отеле ему не разрешали издавать подозрительные звуки и портить имидж заведения, он являлся в концертный зал и несколько минут самозабвенно предавался греху. От такого "греха" сцена вибрировала и начинались галлюцинации у буфетчицы этажом выше, которая торговала пивом. Всё это продолжалось "до первого петуха" - пока инструмент не "киксанёт". После первого "петуха" вся чертовщина заканчивалась - Низами начинал искать причину - чаще всего новую маленькую щель, которую надо было заткнуть чем попало. Залепив все уже имеющиеся щели старыми тряпками со скотчем, Низами закуривал, и пускал дым через инструмент. Когда новоявленная щель обнаруживала себя, пропуская сизое облачко, он принимался затыкать её всеми подручными средствами: жвачкой, изолентой, лейкопластырем и т.д.

Поскольку инструмент был очень старый (видать, помнил на своем веку даже восстание крестьян под предводительством холопа Ивана Болотникова), за ним был нужен ежедневный уход. Чем Низами и занимался. Его с этим бас-кларнетом связывали "нежные воспоминания": ещё несколько лет назад под видом спонсорства инструмент ему предоставил некий банк, купив его где-то за 200 (!) долларов (для сравнения должен отметить, что нормальный концертный кларнет стоит около 30 000), а когда банк как и полагается, лопнул, Низами воспользовавшись всеобщей паникой, инструмент им не вернул. За что "в народе" (между ансамблистами) бас-кларнет прослыл "трофейным".

Через год на международном фестивале современной музыки "ИльХХом" в Ташкенте, этот инструмент увидит кларнетист итальянского ансамбля "Аlter Ego" и поразится: "Я и не думал, что такой инструмент вживую увижу! Слышал, что такие были, рисунки видел в учебниках... А на нём ещё и играть можно?!" На что в ответ Низами, выдав несколько аккордов (multiphonic) в ухо итальянцу, предоставит ему инструмент. Как расскажут потом очевидцы, итальянец ограничится несколькими "физиологическими" звуками, и помотав головой: “My clarinet is good…” - отдаст кларнет хозяину. Инструмент итальянца же, по рассказам Низами, "играл сам по себе, ему итальянец был не нужен".


Город


...Прага! Город Моцарта и Кафки, город многовековой архитектуры, бесчисленных легенд и нераскрытых мечтаний предстал перед нами в новом свете, после того, как мы решили проблему с ударником.

Только теперь у нас открылись глаза, и мы поняли, что находимся рядом с Карловым Мостом, со старинными замками полных чудес, а не в посёлке НЗС. Потому и многие из нас разбежались по городу, как блохи на теле солдата времён Первой Мировой Войны. Самой активной "блохой" была, конечно же, Фарида, так как она: "О-o, presto, amore mio-o"- общалась с продавцами то на одном, то на другом языке и строила из себя не знаю кого. Мы же, мрачно смотря ей вслед: "A-az!... Fəridə!... Bura gəl!" – иногда говорили на русскоми и попадали в неприятные ситуации, чехи на нас смотрели с неприязнью и в лучшем случае не отвечали (видимо они не забыли 1968 год). Через несколько часов мы поняли ситуацию, и начали громко говорить на азербайджанском, сразу же стали "любимцами публики". С нами торговались, улыбались, хлопали по плечу, мощеные улочки Zlatá Praha с каретами для нас стали почти что родным домом, а мост со статуями королей стал казаться базаром на "8-ом километре".

Посреди всего этого великолепия и праздника жизни Низами ходил грустный и мучился "от неразделённой любви". Вчера он попробовал "подвалить" к менеджерам русского ансамбля Жене и Вере, получив как говорится, "от ворот поворот", приплёлся обиженный и отвергнутый. Я пытался его подбодрить, рассказывая пражскую легенду о Големе, вошёл в раж, но тут на Карловом Мосту нам повстречался сам маэстро Фарадж Караев и с ходу спросил:

- Э, Низами, ты что сделал с моими менеджерами? Они прибежали впопыхах и умоляют: "Спасите нас от этого золотозубого!"

Ближайшая на мосту статуя какого-то короля (кажется, это был Карл IV) казалось бы, услышав это повернулась к нам, и укоризненно цокая, покачала головой. От этого настроение Низами еще более испортилось, и у него вконец отпала охота слушать всякие легенды. Тем более, что выражение лица Его Величества не обещала ничего хорошего.

Вечером Роланд язвительно заметил, что слышал про бандита "gold finger" ("золотой палец"), а теперь будет ещё и "золотой зуб". В таких условиях нечего было и думать идти искать знаменитую "Золотую улочку", или "Улочку алхимиков", Низами наотрез отказывался куда-то идти, если там упоминалось о "золоте". Мечту побродить по улочке, где ещё витает дух Рудольфа II фон Габсбурга, пришлось отложить до лучших времён.

Ночью мы собрались в номере у Фариды и начали дружно выбирать ей концертные платья:

- Не-не... Это не пойдёт...
- А что? Думаешь, слишком закрыто, даa?
- Ну и характеру произведения нужно соответствовать, немножко вот здесь открыть...
- По-моему, здесь тоже надо открыть...
- Ай балам, что ты дeлаеeшь?!!
- Фарида! А что этот тип здесь развалился?
- Это не "тип", это знаменитый "златозубый". Хи-хи...


До и после концерта


И вот наступила долгожданная дата - 19.11.1999 - дата, состоящая только из единиц и девяток, дата "европейского дебюта "SoNoR", как разглагольствовала брошюра Марафона. День, как говорится, который все "приближали как могли".

A за час до концерта выяснилось, что два элемента из состава отсутствуют. Этими двумя элементами были Ровшан и Фарида. Естественно, вся репетиция перед концертом пошла псу под хвост. За 20 минут до концерта "сладкой парочки" всё ещё не было, публика в зале гудела, Эльмир и Роланд поочередно звали то австрийского, то азербайджанского Бога. Низами в полутёмных кулисах сверкал золотым зубом от ярости, и тут Боги услышали молитвы руководящего состава: парочка явилась! Без концертного одеяния. За кулисами на несколько минут воцарился "беспредел". Все "наехали" на виновников,"солировал" Низами, тряся кларнетом, только что перевязанным резинкой, от не знаю чего. Фарида испарилась в мгновение ока, мотивировав, что ей "надо переодеться". Оказалось, у Фариды "разболелась голова" и они "искали лекарство". Роланд, решив остановить гвалт и выразить своё мнение о происходящем, подошёл и солидно сказал было:

- Ровшан, ты не прав… - но тут опять вылез лысый большой детина (Самир-фаготист) и виновато протянул:

- Маеестро, а мож-жно мне фыйти на с-сцену без обуфи? Они жму-ут е...

Роланд закатив глаза отвернулся - "Боже, за что ты мне..." 

- Нет, на сцену... без обуви...  нельзя-я!!!
- А у меня чёрные носки е... никто не заметит...

Дирижёр истерически взмахнул руками:

- Делайте что хотите! Меня оставьте в покое! Мне на сцену выходить! 

(Недавно, слушая концерт Студенческого Симфонического Оркестра Йельского Университета под управлением проф. Тошиюки Шимада (Toshiyuki Shimada), я вдруг заметил, что одна очаровательная девушка во вторых скрипках сидит без обуви и в чёрных чулках. Действительно, почти ничего не было заметно. То, что последователи нашего фаготиста объявятся и в Америке - тогда нам это и в голову не могло прийти.)

Концерт прошёл превосходно. Зал был полный. Русский ударник показал себя как настоящий профессионал, Роланда много раз вызывали на сцену, бас-кларнет со своим frullato у всех вызывал дрожь в коленках, труба, фагот и валторна поднимали апокалипсический вой там где надо, Фарида прошептала свои "Also, Sie sind gekommen" в мистической атмосфере темного зала и очаровала всех, a "ReAKSİYA", где мы покидаем сцену под фонограмму мугама "Rast", вообще вызвала восторг. Публика апплодировала, чиркала зажигалками, кричала "Браво" и топала ногами. Эльмир принимал поздравления и "почивал на лаврах". Выложились все.

Всё закончилось в одночасье. Мытарства многих месяцев, споры и переживания, бюрократические проволочки – всё! - служили для одного единственного часа - этого вечернего отрезка времени, когда мы стояли на сцене под лучами прожекторов, направленных на нас из кромешной тьмы. Все были счастливы, было даже жалко, что всё закончилось.
За кулисами, одевая жмущую обувь, фаготист спросил:

- Ну чё, пифо будем пить, нет?

С этих слов начался обратный отсчёт. До нашего отлёта из Праги оставалось около 30-и часов. Как говорится, "на разграбление города-сутки". Для "грабежей и поджогов" мы отвели завтрашний день, и пошли пить прекрасный напиток - чешское пиво.

За кулисами, в фойе, в кафе "Арка-таеатра" нас многие поздравляли и заодно не прочь были с нами "разделить успех", то есть "обмыть концерт". "Торжества" в честь концерта продолжились до ночи. Около часа ночи я заметил, что кроме нас с Низами и группы чешских музыкантов в кафе никого не осталось. Я с чехами болтал о Вагнере, о Байрейтском фестивале, в то время как Низами рядом о чём-то мурлыкал чешке по имени Вероника. На каком языке он с ней мурлыкал, не пойму (как известно, для любви язык - не преграда), но каждый раз когда я хотел закончить разговор и уйти, он локтем толкал меня, типа,"продолжай, я занят".

Вскоре, узнав что последний трамвай уходит в час ночи, я второпях выволок Низами за шкирку на улицу, и в отместку он затолкал меня в первый попавшийся трамвай, который проходил мимо. После этого всё начало происходить с молниеносной быстротой: трамвай переехал Влтаву, и мы обнаружив, что едем в противоположном направлении, высадились с него. Сделав это глубокой морозной ночью, мы еще раз осознали, что это действительно был последний трамвай…

Стоял мороз, моросил мелкий снег, на окнах виднелись рождественские ёлочки-приближался декабрь. Гений логики Низами предложил возвращаться по рельсам, но вскоре они разделились и попали мы в какой-то индустриальный район. По ходу дела я умудрился потерять свой гонорар, а Низами записать из рекламных плакатов адрес ночного клуба "Экстази". После долгих мытарств с таксистами, которые поднимались на дыбы, услышав русскую речь (а на азербайджанском не понимали), мы наконец доковыляли до отели "Прокопка" к трём часам ночи, и попали в финал торжества, посвящённого сегодняшним концертам. "Студия новой музыки" тоже отыграла и "гуляла" вместе с нашими. Увидев Ровшана который, покуривая свою вонючую "Астру" толкaл речь русским, Низами потребовал "продолжения банкета". Получив косой взгляд и несколько слов сквозь зубы от Рожки, "душа поэта не выдержала позора мелочных обид" и поволокла меня в неизвестном направлении.

Всё ещё оплакивающий свой потерянный гонорар, я даже не понял, как очутился в "раю" под названием "Экстази", где летaли бескрылые ангелы в пеньюарах. Адрес этого заведения "поэт" записал ещё по дороге, благо всё это находилось рядом. В "раю", среди персонажей, словно выпавших из картин Иеронимуса Босха, нас очаровала ангел по имени Ленка, и вызвалась стать нам музою. Усталость и безденежье не дало мне раскрыть свои романтические качества, и я поплёлся обратно в отель, оставив Низами одного. Он пел дифирамбы Ленке, и видать, не очень-то огорчился потере друга.
Куртка

Мороз, снег, утомление, потеря гонорара, мытарства с таксистами, "пролёт" с банкетом и послеконцертная усталость свалили меня, и я тотчас же уснул. Во сне мне приснился «величайший из чехов» - Его Величество Карл IV. Он грозился пальцем в сторону Низами, который сидел в заточении в Белой Башне в конце улицы Алхимиков, с выражением лица некоего создания из картины «Красное яйцо» австрийско-чешского экспрессиониста Оскара Кокошки. Кларнетист грыз решетку и выл: "Я домой хочу-у!"

Очнувшись от ночных кошмаров, я обнаружил кларнетиста у нас в номере живым и невредимым. После двух пинков, он открыл глаза и мечтательно сказал:

- Какая женщина... Я очарован...
- Опять?
- Какой ум... Голос...
- Вставай, на завтрак пора!

Собирая одежду, которая была разбросана по всему номеру, Низами всё ещё не приходил в себя:

- У нас таких не... - и вдруг:
- О! Это не моё!!!

Он держал в руках чью-то дорогую кожаную с мехом куртку. Оказалось, что ночью в клубе он свою куртку перепутал с чужой. 

- Там у меня паспорт был! Деньги!! Билеты!!! Как я домой поеду?!

До нашего отлёта оставалось 18 часов.

- А если тот, другой одел мою куртку?! Как я его найду?

Похоже было, Его Величество действительно на Низами осерчал, и решил его здесь заточить. Мы быстро погнали в клуб, и увидели надпись: "open 22.00-06.00".

Получалось, если мы не найдём паспорт и билеты в течении 4-х часов после открытия, Низами должен был остаться в Праге. Эльмир, услышав плохую весть во время завтрака, чуть не поперхнулся и с ноткой трагизма попросил:

- Селимханову не говорите... Он нам всем... маму...

Кто-то учтиво добавил:

- Папу тоже...

Все мы, потерянные вышли на улицу и оказались в объятиях вчерашних слушателей. Их было четверо, нас бурно поздравляли, но нам было не до поздравлений, и мы рассказав о своём горе, попросили совета. Европейцы поменялись в лице, отошли(!) на несколько шагов, и сказали, что этим занимается иммиграционная полиция. Услышав такое чудо-слово, мы поблагодарили их и испарились.

Фестиваль продолжался, сегодня должны были выступать ансамбли из Литвы, Чехии и Великобритании. Нам было не до этого, мы решили принять "позу страуса", засунув голову в нашу комнату, переждать до вечера. Никто из нас доложить обстановку Селимханову не решался, а Роланд прошлой же ночью "скоропостижно" уехал, не "дожив" до таких дней.

Чтобы поддержать общий дух коллектива и "помянуть" друга, Ровшан вытащил откуда-то горячительное и разлил всем. Низами нервно хотел было выпить, но тут Ровшан почти с прослезившимися глазами промямлил:

- Нам будет тебя не хватать...

Кларнетист поперхнулся и чуть не подавился водкой:

- Эххе-эххе!!! Типун тебе...эххе!!...на язык!!

Ровшан вытерев глаза рукавом, продолжил:

- Вообще-то, ты был добрым... Зла не держал... 

А это время Селимханов (он оставался в другой гостинице) в бешенстве искал по городу Эльмира, обзванивая всех и вся. Оказалось, чехи сразу же доложили оргкомитету фестиваля о случившимся, а они в свою очередь информировали представителя фонда. И вот "серый кардинал" в ярости ("поймаю гадов... они у меня... всю жизнь!!!") пытался добраться до нас.
До нашего отлёта оставалось 10 часов.
Ровшан держа в руках очередную рюмку, пытался подбодрить друга:

- А что? Мы тебе будем посылки присылать...- как вдруг в номере зазвонил телефон. Я робко поднял трубку и:

- Позови Эльмира! - рявкнула трубка мне в ухо голосом Селимханова.
Эльмир вошёл в роль и с деланной беспечностью ответил:

- Да-да... Всё нормаль... да... понима... найдём...

Трубка орала на всю комнату:

- Да вы не понимаете даже!! Мой музыкант теряет паспорт в каком-то борделе!!! Его оставят тут до удостоверения личности под стражей! В Баку ему нужно делать новые документы! А тут у нас посольства нет! Кто этим будет заниматься?! Вы?! Билеты кто будет оплачивать?! Из какого бюджета я его буду здесь содержать, штрафы платить?! Найдите паспорт и билеты как хотите, не то я не знаю что будет!!!

После звонка Селимханова нас раскидало по комнате, как после торнадо. Ровшан пытался разлитую горячительную жидкость собрать со стола в ладонь, Низами же нервно звонил в клуб...

Остальные часы мы делили поровну полсумки кассовых чеков, полученные предварительно в магазине одного турка, чтобы доказать фонду - куда же ушли наши суточные (на еду). Хотя среди них попадались и чеки за раствор хлорки, оконную раму и рыболовные снасти - делёж шел бойко:

- Ну допустим, семь кило мяса мы съели все вместе... А девять цветочных горшков зачем нам могли понадобиться?
- Ребята, резиновые сапоги... Пойдёт?

До отлёта оставались уже считанные часы, было без десяти десять, когда наконец, в клубе кто-то взял трубку. Низами на всех языках, известных ему, начал судорожно объяснять, что ему нужно:
- Куртка, куртка... паспорт, паспорт!!!

Через несколько минут, его наконец-то начали понимать (за эти минуты Низами похудел на несколько килограмм), и что-то сказали. Положив трубку, кларнетист вытер пот: 

- Моя куртка там... Паспорт тоже...

Кто-то заметил:

- Прикинь, тот чувак пошёл домой без верхней одежды...
- Ну да, кто на его куртку позарится, хи-хи...

Когда Низами с Эльмиром пулей вылетали из комнаты, Ровшан потушив очередную "Астру", мудро заметил:

- Низами, эту куртку не отдавай, у тебя такой больше никогда не будет...

...Так и закончилась наша Пражская Эпопея. Естественно, отьезд тоже не прошёл без эксцессов: я чуть не поссорился с шофером-русофобом, который вёз нас в аэропорт, а Ровшан от увиденного в ночном клубе "Экстази" (напоследок все устроили туда "прощалную экскурсию", поглазеть - что же это за чудо-место такое?) забыл сдать ключи в отеле, и пришлось ключи отправлять назад в такси(!).


Эпилог


Надеюсь, мои друзья не обидятся,что я снял с этого досье гриф "секретно" и рассказал в общих чертах о наших гастролях в Прагу. В мире есть такое понятие, как "срок давности". Думаю, срок давности казусных штрихов той поездки уже вышел - прошло почти 11 лет. Тем более, что недавно исполнилось 15 лет со дня создания нашего совместного детища - ансамбля "SoNoR". Ансамбля, который до своего распада за несколько лет успел сделать многое в Азербайджане на поприще авангардного искусства: были проведены несколько международных фестивалей в Баку, организованы многочисленные концерты, осуществлены записи. "SoNoR" выезжал неоднократно за рубеж - в Европу, в СНГ и даже в Монголию - представляя наше современное искусство за границей. С нами работали дирижёры из Азербайджана, Австрии, Германии, Украины и т. д. Специально для ансамбля сочиняли музыку композиторы из Великобритании, Франции, Голландии, Польши, Грузии, Австрии, Швеции, Украины. "SoNoR" неоднократно выступал по радио и ТВ разных стран. Под крышей ансамбля в разное время собирались много первокласных музыкантов-лауреатов и дипломантов конкурсов, профессоров, солистов разных музыкальных организаций.

И не раз у нас были чрезвычайно интересные ситуации,похожие на приключения в Праге. Вот к юбилейной дате - к 15-илетию создания "SoNoR", я и решил вспомнить "похождения бравых солдатов Швейков". Может быть эти воспоминания подтолкнут других участников нашего Проекта "взяться за перо" и "вспомнить былое", не знаю.Но знаю, что забыть и отрекаться от прошлого нельзя - ибо мы есть то, что пережили.


P.S. Под мерный гул самолёта дремали двое: это были - успокоившийся музыковед Селимханов и "виновник всего торжества" Эльмир. После очередной тряски Селимханов поднял голову и тихо спросил у Эльмира:

- А что, ТАМ действительно можно было потерять паспорт?

Получив многозначительное "Да-а-a..." от Эльмира, Селимханов смиренно кивнул и откинулся в своё кресло. Оба уткнулись взглядом в потолок.

Самолёт в ночи стремительно нёс их в родной Баку.