ЗАПИСКИ БРОДЯЧЕГО МУЗЫКАНТА - III, или КАК СТАЛКИВАЛИСь КУЛьТУРЫ НА ЛАЗУРНЫХ БЕРЕГАХ

    

   Хотелось бы сначала остановиться на понятии – "культура" и "культурный человек". Ныне под словом "культурный человек" - принято принимать индивида, выполняющего общечеловеческие нормы поведения, мышления, долга, чести и морали, имеющего образования хоть на минимальном уровне.

   По моему же мнению, это – "человек цивилизованный". К сожалению, не каждый человек хочет или может стать цивилизованным, но каждый индивид – априори культурен. Ибо он вырос в своей среде обитания – в  семье, пещере, в самостройках, в лесу, в Североамериканском штате, в горном массиве, в Королевстве Кривых Зеркал, в Европейском Союзе, или в пустыне Гоби.

   Человек вбирает в себя штампы мышления определенного ареала, поведенческие стимулы, мировоззрение, так сказать, и становится носителем определенной культуры. И начинает казаться, что:
- "водка-матушка – она все вылечит", 
- что "вeндетта – прекрасна, мафия – бессмертна", 
- что "ай эм америкэн ситизен!" - во всем мире нечто вроде: "сим-сим откройся, не-то худо будет!", 
- что клитор у женщины – излишний атрибут, его надо вырезать, 
- что гамбургер толщиной в 20 см. – предел кулинарного искусства, 
- что Мать - Oлениха прибежит, всех напоит молоком, принесет соли, спичек и патронов и т.д. 
   Эти штампы мышления, и в следствии этого- поведение выдают человека, как элемента определенного общества, культурного ареала. И вот закономерность, которую я наблюдаю долгое время: культурная среда не заставляет человека быть цивилизованным, а скорее наоборот, нуждается в своих "культурных", безропотных последователях. А цивилизованный, образованный элемент может сначала задуматься, а потом и возразить против некоторых штампов поведения, именуемых традициями, обычаями. Например, что будет, если некий мадагаскарец не захочет каждый год выкапывать, мыть и закутывать в новый саван кости своего прадеда?. В каждом обществе такие люди – отщепенцы время от времени появляются, и культурная прослойка их быстро "сажает на свое место". Иначе, если отщепенцев станет больше, культура сама развалится, другими словами, культурная среда борется за свое выживание. И "сажает" цивилизованных инакомыслящих иногда насмешками, иногда обвинениями, а иногда более жесткими методами. Тут выявляется еще одна закономерность – чем первобытнее культура, тем труднее против нее возразить. К примеру, если сомнение в целительных свойствах "водки-матушки" в соседней стране вызовет реплики, что-то вроде – "Понаехали жидовские морды! Езжай к себе в Израиль!", то в далекой африканской деревушке возражение против вырезания клитора у девочек может кончиться срезанием чего-то у самого возражающего. Хотя, некоторые исключения встречаются. Некоторые культурные прослойки довольно умело пользуются своими цивилизованными элементами, получая на большом промежутке времени ощутимую пользу, типа "Ара, Жак Ширак-джан, ты знаешь, что турки украли у нас гору Арарат?! И потом там сделали геноцид?! Поэтому, нас срррочно надо взять в Евросоюз!".

   Итак, мой дорогой Читатель, не мудрствуя лукаво(и пока вы не задали вопрос: "а кто же тогда мальчик Маугли, культурный, или цивилизованный элемент?"), я хочу сказать, что мир многоцветен как калейдоскоп, и культурные сегменты тут играют роль цветных камушек. А самое интересное начинается тогда, когда эти камушки сталкиваются друг с другом. Рождаются самые неожиданные ситуации, которые каждый культурный элемент понимает и решает по-своему. Несколько таких историй я и хочу Вам рассказать…
-----------------------------------
-----------------------------------

…Все началось с того, что в 1998-м году, набив свои карманы аж 120-ю долларами, я отправился в Анталию искать приключений на свою … как бы сказать,… голову. В отличии от д'Артаньяна, письма от отца у меня не было, зато полчемодана было набито нотами, которые, были совершенно не нужны, как оказалось на следующий же день. На самом деле я ехал по приглашению Анталийского Государственного Симфонического Оркестра на вакантное место пианиста. Сыграв экзамен, и услышав фразу, которую любой американец (европеец, австралиец...) слышит в своих самых радужных снах, о фразе, которой мечтают с детства, сакраментальную фразу: "Вы приняты на работу!", я сразу почуял неладное. Никакие фанфары не заиграли, никто не хлопал по плечу, не обнимал, не орал "йес, йес!", никакая белозубая девушка с распростертыми объятиями в замедленной съемке ко мне не подбегала, и т.д. Сразу стало ясно, что американские фильмы врут. Но турки тоже не торопились мне вручить первую зарплату, ключи от квартиры и вид на жительство в этой стране. Когда я жестами (языка почти не знал) постарался разузнать о зарплате, мне объяснили, что бюрократические переписки о моем статусе, контракте и зарплате с МИД, с МДБ, и Минфином могут растянуться до шести месяцев, а пока мне надо снять квартиру(!), и ждать. Я жестами спросил: "на какие шиши?". Дирижерша оркестра с грустью оглядела меня с головы до ног и сказала: "у меня, еще двоя ваших. Познакомлю вас, вместе придумайте что-нибудь". Пока она вышла за этими двумя, я недоумевал: каких таких "наших?". А когда она вернулась с двумя персонажами, я понял: это были Наши! Советские люди! Нынешние дети уже не знают, что это за культурный пласт – Советский народ, и какой он вклад внес в развитие истории. И нынешние дети не отличат простого человека (Homo sapiens) от советского (Homo soveticus). Но так как я сам был из этого культурного ареала, я их сразу узнал. Наши люди узнаются сразу и везде, даже на Мадагаскаре. И они меня узнали, судя по выражению лиц: "А этот здесь что делает?".

   Первый из них был Давид Ахаладзе, уроженец солнечной Грузии, первоклассный скрипач, играл любую музыку – от цыганских импровизаций до скрипичных концертов, от Тартини и Баха до Сарасате и Изаи, он же гроза ресторанных сцен, а когда работы не было, продавал собак на базаре. Он уже жил здесь 3 года, знал все входы-выходы. Второй Советский человек оказался из солнечного Узбекистана, Джалолетдин Низамутдинов, тоже скрипач, вперемежку с оперным театром играл на свадьбах, отец трех дочерей, "прекрасный семьянин, характер нордический, стойкий, в связях порочащих его замечен не был". Организовал кафе при оперном театре, прогорел, и решил попытать судьбу в Анталии. Приехал за день до меня. На турецком "ни бум-бум", поселился у Давида.

   "Придумайте вместе что-нибудь" - сказала дирижерша Инджи-ханум и удалилась. Видимо, советский люд славится своей живучестью, и тут нельзя было ударить в грязь лицом. Давид почесал свою бороду и повез нас к себе. Дверь открыла гордая грузинская женщина Цисана, мать Давида, в сопровождении двух гордых грузинских собачек по имени Бэмби и Биби. Белая гордая собачка по имени Бэмби сразу распознала во мне азербайджанца и попыталась укусить. Когда это ей не удалось, поковыляла прочь, что-то бормоча себе под нос. "Она не в духе, нас выселяют завтра" - объяснил Давид.

   …Заседание конгломерата представителей солнечных республик в составе трех членов под председательством уважаемой Цисаны и одобрительное чавканье двух независимых наблюдателей вынесло решение: Собрать всю оставшуюся наличность и наглость, изобразив свирепое выражение лица, получить всем аванс в Оркестре за счет несуществующих будущих зарплат, снять квартиру и подготовиться к зимовке. 

   …Через два дня мы с Джалолетдином пропихнулись в битком набитый автобус с двумя стульями и двумя раскладными полотняными шкафами. Народ ворчал и что-то талдычил про такси, но нам было море по колено. Ведь у нас была своя квартира! Она была огромная, с двумя салонами, хоть в футбол играй, камень, мрамор, подвесные потолки, балконы с видом на море, в шикарном районе Анталии. За въезд мы заплатили огромную сумму маклеру, остались почти без гроша, и слово "такси" для нас означало почти то же самое, что и "космический корабль". Одно омрачало наше безоблачное настроение: сия прелестная квартирка находилась так же далеко от места работы нашей, как орбитальная станция "Мир" от космодрома Байконур. Мы добирались до работы двумя, а то и тремя пересадками. Когда через несколько дней мы спросили у Давида, каким местом он думал, когда снимал хату так далеко, он ответил, что "маме в том районе нравится жить". Этот довод нас так поразил, что мы не смогли ничем возразить. И вообще, грузинская сыновья преданность была выше всяких похвал. Каждый день в 11:30 ночи возвращаясь домой (чтобы добыть на пропитание, работали еще и в частной муз-школе), прослушав яростный диалог Давида с мамой типа: "Гар-гар-гар! Гоги-моги! Xо-хо!", мы быстро принимались готовить ужин, ибо не хотели, чтобы эта молодая, полная жизни и энергии женщина умерла с голоду. Давид еще и успевал выгуливать собачек, потому, что уважаемая Цисана хотя и очень их любила, но выгуливать их считала ниже своего достоинства. Когда мы опаздывали домой на полчаса, следы жизнедеятельности Бэмби и Биби обнаруживались у камина, в коридоре, а чаще на мраморном полу туалета. Иногда Цисана удостаивала нас чести лицезреть ее на ужине, чаще Давид нес ее порцию к ней в салон, где она постоянно сидела заперевшись. Прослушав свою вечернюю лекцию, о том как себя надо вести, 30-летний большой мальчик выносил грязную посуду, а Цисана опять запиралась. Никто, кроме собачек не знал, что она там делает целыми днями. Наверное, гордо размышляла о смысле жизни. Иногда она собирала цветочки в окрестных садах, из которых делала маленькие, грязненькие букетики и разбрасывала их по дому. Вскоре мне и Джалолу надоело видеть следы жизнедеятельности Цисаны и собачек по всему дому, и мы поставили ультиматум Давиду, чтоб он научил собак ходить в туалет, а потом уничтожал улики. Вскоре собачки чинно ходили в туалет, а Давид после них со шваброй в руках там убирался.

   Казалось, все наладилось, можно жить – поживать, добра наживать, но тут у нас отключили воду. Наглухо, и запломбировали кран в подвале. Оказалось, квартиросъемщики до нас задолжали огромную сумму, не заплатили и уехали. Маклер сказал, что это проблема хозяев квартиры, а ее не оказалось дома, уехала в Швейцарию на два месяца. Горькая правда была такова: или заплатить эту сумму, или каждый день тащить на седьмой этаж воду для Цисаны и собачек. Но советские люди, как известно, не сдаются, и вскоре Давид нашел способ снимать пломбу, не повреждая его, и открывать общий кран. Надо было, чтоб никто об этом не знал, и мы по ночам открывали воду, наполняли ванну, после закрывали кран, и надевали пломбу, чтобы не попасть под суд. Решили, таким образом дождаться хозяйки, чтоб не платить самим.

   Через несколько дней к нам явились соседи, проживающие этажом ниже. Это были чинные австрийцы, две пожилые дамы, и один мужик. Инженеры, работающие в аэропорту. Они жаловались, что от нас льется вода им на голову. В первый день им открыл день Джалол, выслушал, ничего не понял, сказал "йес, йес", отправил обратно. Нам сказал, что кто-то приходил и кажется просил воду. На второй день дверь открыл я, сказал, что мы музыканты, а так как язык музыки универсален, мы обязательно разберемся, мир – дружба, Гитлер капут, в общем сплошной "kein problem" во всем и отправил их обратно. Стало ясно, что следы преступлений Бэмби и Биби каким-то образом капают вниз, когда Давид там убирается. Не знаю, как себя вел Давид, который открыл дверь на третий день, но на четвертый день, пожилая австриячка, увидев перед собою гордую Цисану, не выдержала. Она оттолкнула Цисану и побежала прямиком в нашу ванную комнату, стала показывать на мраморный пол и повторять: "water! water!". Как раз в это время там убирался Давид со своей шваброй. И он с грузинской невозмутимостью возразил, что это не вода, а просто собачки пописали. Не всякий человек достойно может принять горькую правду, и с зубной пастой во рту прибежавшая австриячка узнав, что несколько минут назад на ее голову капала не вода, а собачья моча, с воплем выбежала прочь. И как мы узнали потом, побежала прямо к домоуправляющему жаловаться на нас. Там ей объяснили, что от нас вода капать не может, ибо у нас вода отключена напрочь. Говорят, она настаивала, чтоб проверили нашу квартиру и тех, кто в ней живет, мотивируя свою просьбу тем, что она никак не может понять состав проживающих, потому как каждый день ей открывает дверь кто-то другой. К счастью, ее просьбу отклонили. И как на зло состав проживающих в нашей квартире через несколько дней увеличился, из Узбекистана к Джалоледдину приехала жена Гуля. Она была очень жизнерадостной и приветливой женщиной и имела обыкновение вытряхивать скатерть с балкона, как и многие домохозяйки, имеющие свой собственный дом с садиком. Но откуда ей было знать, что наши австрийские друзья этажом ниже любят по утрам чинно завтракать на балконе, любуясь видами Средиземного моря? И когда спокойным воскресным утром, на их прекрасно сервированный австрийский стол под веселые узбекские напевы опустилась туча оливковых косточек, крошек сыра, сигаретного пепла и пыли, высунувшиеся из балкона и увидевшие наверху совсем новое лицо австрийцы обомлели вконец. Это жизнерадостное лицо помахало им ручкой, и пропела: "Хеллооо"...

   Не знаю, что подумали австрийцы про нашу хату на этот раз, но с приездом Гули, наша жизнь заметно улучшилась. Нас уже вечером ожидал горячий ужин, хата была убрана, даже мерзкая собачка Бэмби на меня не так яростно рычала, когда я ее прогонял с кресла, чтобы сесть самому. Давид научил меня, что можно обходиться без швабры, когда хочешь, чтобы тебе уступили место. Просто для этого надо произнести несколько магических грузинских слов, типа "Чамо ди дзирс!", и все будет ОК. Так и случилось: мерзкая собачка Бэмби, изображающая из себя не преступную крепость, услышав эти слова из моих уст, сначала вытаращила глаза, как австриец этажом ниже, потом слезла с кресла и поплелась прочь. Обрадовавшись этому, я быстро выучил еще несколько таких слов как: "садари бурти!", "шени дедад!" и т.п., и жизнь начала налаживаться. Мы даже подумывали позвать сантехника, чтобы уберечь соседей – австрийцев от "желтых дождей", но тут Цисана объявила, что кто-то из соседей по утрам тащит свою мебель туда-сюда, чтобы помешать ей поспать! Наши доводы о том, что таскать мебель по квартире каждое утро под силу лишь культуристам, что никто этого не станет делать, чтобы только лишь Цисану разбудить, для этого достаточно палкой по балконным перилам постучат и т.д., ее не убедили. Она объявила, что будет подслушивать(!) все двери в доме (12 этажей), пока не найдет подлеца, а потом вывалит перед его дверью целое ведро какашек. Правда, она не объяснила, откуда она возьмет такое количество какашек, и поэтому мы посчитали это шуткой. Время показало, что мы недооценили решительность Цисаны…

   Через несколько дней я рано утром проснулся и отправился покупать сигареты. По возвращению обнаружил, что во всем доме отключен свет. Так как лифт не работал, я на ощупь пробирался в кромешной темноте (в подъезде не было окон) на 7-й этаж. Добрался до двери, засунул ключи в замок, но дверь не поддалась. Чтобы никого не разбудить, я старался не шуметь, и действовал тихо, но дверь осталась невозмутимой. Как-будто видела меня в первый раз. Я уже начал было злиться, но тут дверь сама собой отворилась, и в светлом проеме возникла фигура мужичка – австрийца. Я растерянно на него посмотрел, поняв, что ошибся этажом, начал было: "Э-э, пардон…", но он не дал мне договорить, с вежливо-грустной улыбкой сказал: "я, я, лихте проблемен…" ("да, проблемы со светом…"). Пока я поднимался на 7-й этаж, он дверь оставил открытой, дабы посветить мне. Дома я отогнал Бэмби, сел на ее место, закурил и начал смеяться. Пришла Цисана и спросила, что это я с раннего утра ржу? Я ей рассказал, что случилось. А когда она мне рассказала, что с ней произошло вчера, мой смех прекратился. Оказывается, Цисана все-таки решила отловить подлеца, который каждое утро тащит мебель по квартире, и отправилась подслушивать двери. А когда она приложившись ухом внимательно подслушивала дверь австрийцев, эта злополучная дверь опять отворилась, и Цисана упала внутрь! Не знаю, как она объяснила людям, что она там делала, но значение грустной улыбки австрийца я начал понимать: Типа, на завтрашний день, не примирившись с неудачей, от нас к ним явился более серьезный персонаж, (я), и под покровом темноты постарался открыть дверь…

   Далее этот позор нельзя было терпеть, и мы с Джалолом решили хоть как-то реабилитироваться в глазах соседей, и для этого первым делом вызвали сантехника. Думали, избавить от "желтых дождей", и хоть немножко исправить свой имидж в глазах бедных австрийцев. Как и полагается, сантехник не являлся несколько дней, после же пришел в самое неподходящее время, когда нас не было дома. Прослушав Гулю и Цисану, естественно, ничего не поняв, он с борзым видом направился к австрийцам, чтоб осмотреть их потолок. Австрийцы его не впустили, видимо решили, что это опять кое-кто из нас, на этот раз, переодевшись турецким сантехником, пытается пробраться в их квартиру. Обидевшийся сантехник вернулся к нам, почему-то разобрав четверть подвесного потолка(!), полез наверх. Не знаю, что он там искал, вместо того, чтобы заполнять щели силиконом на полу, но он и там не удержался и упал вниз, заодно зацепив ногой и разрушив еще часть подвесного потолка. После этого вконец обидевшийся сантехник ушел, и мы его больше никогда не видели. Видимо, душа сантехника тоже потемки, ибо никто из нас до сих пор не понимает смысл поступков загадочного пришельца. Может он своими действиями, хотел нам рассказать о Смысле Бытия? О том, как душа должна стремиться ввысь, и прекрасному? Хотелось бы ему сказать "спасибо" за ритуальный урок, но из-за его визита к нам мы вынуждены были раскошеливаться на ремонт подвесного потолка.

   Тем временем, видимо оценив просторы нашей фантазии, мужик-австриец решил с нами подружиться, или хотя бы познакомиться поближе. Через несколько дней после исчезновения таинственного сантехника, увидев нашу веселую троицу на автобусной остановке, он подъехал на своем красном BMW, и вежливо предложил подвести. Мы, естественно с радостью согласились. По дороге, он узнал, что мы классические музыканты, и надолго замолчал. Видимо, образ классического музыканта, и то, что он наблюдал воочию, никак не вязались между собой. После он спросил, почему же мы так далеко поселились, если работаем в другом конце города? Увидев наши косые взгляды, Давид объяснил, что, мол, здесь воздух хороший. Австриец опять замолчал. Видимо, никак не мог понять нашу странную логику. Он уехал со многими неразрешенными вопросами в голове. Но и у нас с Джалолом появился один вопрос: не пора ли нам вообще разделиться квартирами? И как-будто Господь услышал наши думы, потому, что вскоре на лазурных берегах на подмогу нам появился новый персонаж нашего рассказа – уроженец солнечной Украины Виталий Ефременков, наперевес со своим тромбоном. 

------------------------------------------
---------------------------------------

   Появление Виталика было как нельзя кстати.  Шел 1999-й год. Весна вступила в свои права. Ливни прекратились. Надо сказать, что зимние ливни в Анталии в том году были ужасными. Все улицы сразу же превращались в реки, так как дренажной системы почти не было. И мы всю зиму после базара с авоськами в руках форсировали эти реки, как советские войска Днепр, чтобы прокормить себя, Цисану и собачек после работы. А еще надо было доехать до другого конца города, вернее, доплыть. Мы с Джалолетдином все больше задумывались о переезде на другую "хату", и тут подвернулся Виталик, новый потенциальный жилец. Типичный представитель украинского народа, высокий, светлый, со своими шутками-прибаутками, типа: "быстро поднятая сигарета не считается упавшей", "весна пришла, крысы(девушки) повылезали, работы непочатый край!", "много жен, чужих, хороших!.. много ласковых имен!". Он быстро нашел с нами общий язык, как оказалось, он тоже ждал открытия Анталийского Государственного симфонического оркестра и зимовал в Бодруме(курортный город),  при этом выступая на дискотеках. Я сначала недоумевал, как можно играть на тромбоне на площадках, именующимися дискотеками, но вскоре убедился, что Виталику и не такое под силу.

   Сразу же после него появился еще один, почти мифический персонаж: пожилой скрипач из Ташкента Валерий Никифоров, по кличке "Батя". Этот огромный, седовласый человек был вечно навеселе, имел покладистый характер и ходил всюду в сопровождении хромого старика турка, которого представлял не иначе, как "мой шофер" или "мой адъютант". На самом деле турка звали Хасан-бей, он был пианист-самоучка, не знающий даже нот, все играл по слуху и на четыре четверти(даже вальсы), но это не мешало ему устраиваться самому и устраивать Батьку-Валеру на сезонную работу в отели. В результате, Валера жил припеваючи в течении восьми лет и на турецком языке знал только лишь несколько слов. Вот эти слова : "maaş" (зарплата), "yemek" (еда), "lazım" (нужно), "rakı" (местный алкогольный напиток), "merhaba" (привет), "mesela" (например), "lütfen" (пожалуйста). Остальное он договаривал на русском и ждал, чтобы его поняли.

    …Когда я зашел в секретариат оркестра, Валера сидел посреди комнаты на стуле, а замдиректора, женщина ростом в полтора метра, оживлённо крутилась вокруг этого стула, стараясь что-то ему объяснить, причем в этой позиции они были одинакового роста: она – стоя, он – сидя. Валера удивленно на нее смотрел, поворачивая голову, как танк Т-34, свою башню вокруг своей оси. Это продолжалось несколько минут(она прыгала, он смотрел), потом "Батя" вежливо открыл рот и сказал ей слово из своего магического запасника - "maaş"(зарплата). Потом добавил - "lütfen"(пожалуйста). Женщина поняла, видимо, с кем имеет дело, повернулась ко мне и сказала: "объясните ему, что "maaş" будет через месяц, а пока они будут жить в отеле." 

    Да, им повезло, "Батю" с Виталиком поместили в четырехзвездный отель. Что греха таить, мы им немножко завидовали, нам такое и не снилось. Но, человеческая натура такова, ему все мало. Так, через два дня Виталик стал возмущаться, дескать, почему в отеле по кабельному ТВ закодированы порноканалы. Услышав, что у нас дома не то, что кабельного ТВ, даже простого "телек"а нет (старый, купленный на базаре маленький давидовский телевизор с первых дней стоял у мамы в комнате, где его могли смотреть только Цисана и собачки), он успокоился и отправился мастерить декодер. Мы к этой затее отнеслись скептически, но, когда через день, "Батя" сообщил нам, что Виталик смастерил из отвертки, шнурков от ботинок, школьной резинки и кусочка бритвы декодер, стало понятно, что смекалка советского человека безгранична. 

   …Тем временем, пока Виталик смотрел свои порноканалы, "Батя" дебютировал на большой сцене. Постараюсь описать, как это происходило: Вечер, концертный центр, зрители, прожектора, оркестр уже на сцене, все ждут выхода дирижера. Вдруг,  вместо дирижера на сцене появился во всем своём великолепии Валера. Зрители, приняв его за дирижера, начали было аплодировать, но быстро перестали, ибо "Батя" начал на сцене искать свой стул. Так как он опоздал, работник сцены не поставил для него стул. Поняв это, Валера направился за кулисы искать себе сиденье. Видимо решив, что пора покончить с этим безобразием, сразу после него на сцену вышел дирижер. Скромно постояв под шквалом аплодисментов, он повернулся к оркестру и поднял палочку. Оркестранты подняли свои инструменты, зрители замерли в ожидании… В это время на сцене вновь появился "Батя". Почему-то, с высоко поднятым над головой стулом и начал бродить по сцене, как лось на опушке леса, искать свое место. Под яростное шипение и пшиканье оркестрантов, Валера наконец нашел свое место,  поставил стул и опять отправился  за кулисы. На этот раз за скрипкой. Дирижер так и стоял с поднятой палочкой. Когда "Батя" появился на сцене со скрипкой,  зрители, решив, что это заранее спланированная сценическая шутка, начали апплодировать. "Батя" сел, важно кивнул дирижеру, мол, можно начинать…

   После концерта, когда оркестранты возмущались, а приглашенный дирижер "обиженно" молчал, директриса оркестра İnci Özdil их успокаивала. Она в свое время училась в Петербурге и хорошо знала, с каким типом "yabancı" (чужеземец, иностранец) имеет дело.

   … Если в оркестре на нас смотрели как-то толерантно, дома дела обстояли не лучшим образом. Хотя мы и заплатили за воду, отремонтировали ванную, обстановка в доме ухудшилась. Две женщины – королева дома Цисана и жена Джалолетдина Гуля не могли ужиться вместе. Цисана объявила войну Гуле. Это случилось после того, как Цисана не смогла попасть шваброй по голове Гули, когда она выходила из туалета. Гуля увернулась и швабра проломила дверь. Споры об оплате ремонта туалетной двери не увенчались успехом, ибо Цисана заявляла о своей не причастности  к поломке, мол, если бы Гуля не увернулась, дверь была бы цела.

   За несколько месяцев проживания в этой квартире, мы приобрели скандальную известность в округе. Все старались от нашей компании держаться подальше, даже хозяйка квартиры, получая от нас квартплату, свою дверь держала на цепочке. Но мы боролись за свою репутацию и  со всеми приветливо здоровались. Особенно с австрийцами с нижнего этажа. В конце концов, наши усилия принесли свои плоды. Австрийцы успокоились, расслабились и даже начали парковать свою машину во дворе. Там, где обычно Давид выгуливал своих зверят. Через несколько дней, устав от баталий дома, мы с Давидом спустились во двор. Он с собачками, я за сигаретами. Прошло несколько минут, на балконе появилась Цисана и сказала Давиду что-то вроде: «Гар-гар-гар! Гоги-моги! Дэдэ могемхан!» Услышав это, Давид оставил собачек мне и побежал домой. Такого позора собачки не выдержали, подчиняться мне было ниже их достоинства, поэтому они вырвались и убежали вон. Я бросился за ними. Мы сделали несколько кругов вокруг дома, после чего они забились под новое красное BMW австрийцев. Сколько я ни уговаривал их выйти оттуда (вспомнил все знакомые грузинские слова) - в ответ они только недоверчиво рычали на меня из-под бензобака. Тогда, разозлившись, я достал здоровенную дубину и полез под машину. Собачки без раздумий приняли бой. Когда Давид появился, из-под машины раздавались стуки, крики, мат, свист, гавканье и всякие непристойные звуки. Поняв в чем дело, он достал другую палку и зашел с северной стороны. Твари решили не сдаваться и перешли на осадное положение. Не знаю, сколько бы это продолжалось, но всю военную кампанию разом остановили крики о помощи. Причем, на английском языке. Мы вылезли из-под качающегося из стороны в сторону BMW и увидели воющую пожилую австриячку на шестом этаже. Кажется, она думала, что мы разбираем их машину на запчасти. Мы вытащили свои палки из-под BMW и вежливо поздоровались. Сразу же после этого собачки выбежали на свет Божий и начали яростно тявкать на шестой этаж, при этом подпрыгивая от земли на 5 сантиметров.  Наверное, предупреждали женщину о том, что если она спуститься во двор, они ей покажут кузькину мать. Австриячка замолчала, в ужасе вытаращив на нас глаза. Больше они машину во дворе не парковали…

   … Было ясно, что в этой квартире нам уже делать нечего.

   Прошло несколько недель. В офисе по купле-продаже недвижимости сидел старик-ветеринар со своей женой (хозяева квартиры) и недоверчиво смотрел на будущих жильцов, "семью из Узбекистана". Их удивлял состав семьи, вернее его интернациональность. Муж с женой (Джалол и Гуля) были узбеками, их племянник (я) почему-то был азербайджанцем, а пожилой "друг семьи" ("Батя") оказался русским.

   Виталика мы хозяевам решили не показывать, дабы не вызывать лишних подозрений. Ибо он со своим ухарским видом и со странным для местного населения тромбоном не вызывал доверия. Да и в "узбекскую семью" его ни под каким видом не впихнуть бы...

   … Жена хозяина, недоверчиво посматривая в сторону "Бати",  спросила: "А друг вашей семьи тоже имеет работу, зарплату?" Они всё опасались, что мы не платежеспособны, и прекратим выплачивать квартплату через несколько месяцев. (Должен отметить, что она была немножко права в своих подозрениях, в Турции такое практикуется: семья въезжает в квартиру, через определенное время останавливает выплату, мотивируя это тем, что нет постоянной работы. Хозяева обращаются в суд. Суд затрудняется что-либо сделать, ибо в семье никто не получает государственную зарплату, не с кого вычитывать. Пока с помощью властей семью выселяют, проходит год, после чего семья вселяется в другую квартиру, и по новой. Так и живут в своем роде модерн-кочевничеством…Чем-то напоминает реалии Азербайджана начала девяностых, но мы отличаемся тем, что наших "вселившихся" уже никогда не удается выпихнуть с тех мест, где они "пустили корни".). Услышав магическое слово "maaş" (зарплата), упорно молчащий и делающий вид, что внимательно слушает, почтенный "друг семьи" вдруг весело закивал головой, выпятил грудь и распахнул пиджак перед хозяевами. Под пиджаком виднелась белая майка, на которой были написаны слова: "Antalya Devlet Senfoni Orkestrası" (Анталийский Государственный Симфонический оркестр). Хотя этот "тюремный" жест "Бати-Валеры" и удивил хозяев, они быстро успокоились, увидев у него на груди надпись "государственный". Люди в Турции больше верят государству, чем частному сектору. И это было нам на руку, так как мы все работали, типа в госучреждении. Правда, "на птичьих правах", но это никого не волновало, и мы через день получили ключи от "хаты"!

   Все мы ликовали: "Батя" и Виталий нашли себе жилье (к тому времени их "попросили" из отеля), мне с Джалолом уже не нужно было  на двух автобусах добираться до работы, Гуля избавилась от Цисаны, Цисана и собачки избавились от всех нас. Не ликовал только Давид. Он оставался в старой квартире и квартплату, которую мы делили на троих, ему нужно было платить уже одному…

   Ликование наше довольно быстро пошло на спад. Ибо квартира напоминала покинутую казарму времен гражданской войны. Железные решетки, известью побеленные стены, цементный пол (даже в ванной комнате). Находилось это жилье, мягко скажем, не в элитном районе города, где люди имели обыкновение ставить стулья перед своими дверями на улице, сидеть и, часами грызя семечки, болтать не о чем, посматривая при этом на прохожих.

   В первый же день нашего переезда эти "зрители" увидели необычного прохожего. Вернее прохожего с необычным грузом. Это был Джалолетдин. Он тащил на себе здоровенный чугунный чан, похожий на колокол с малых кремлевских башен.  Джалолетдин пыхтел, кряхтел, чан был тяжелым, как якорь "Титаника", и наблюдавшие люди пожалев его спросили, зачем тебе, мол, милый человек, сей предмет, и для чего он нужен? Джалолетдин объяснил неучам, что этот предмет есть казан для приготовления узбекского плова, что он сам узбек, и у узбеков есть такой обычай – каждую неделю дома готовить узбекский плов. Неучи не угомонились и спросили, а нельзя ли этот самый узбекский плов готовить в кастрюлях меньших размеров, на что Джалолетдин даже не соблаговолил ответить и потащил свою ношу на второй этаж. Мы с "Батей" бережно приняли ритуальный казан, в котором при желании можно было сварить даже барана, и поволокли его на балкон. Для нескольких сотен отборных племенных тараканов, проживающих в нашей квартире, этот казан сразу же стал чем-то вроде Стадиона Ручных Игр, где они вечно бегали по кругу, прыгали с высоты и кувыркались.

   Да, наша новая квартира не шла ни в какое сравнение со старой: там – мрамор и паркет, тут  – цемент  и лохмотья линолеума, там – подвесные потолки, тут – известью побеленные стены,  там камин в салоне, тут – железные решетки, там – вид на море, тут – на убогую улочку с вечно сидящими перед дверьми аборигенами. Но одна деталь обихода мне в особенности не давала покоя. Этой деталью был унитаз. Вернее его отсутствие. Дело в том, что институт унитаза в низкопробных турецких домах не практикуется. Вместо него стоит "клозет алла турка". Это такое устройство, где во время "деликатного акта" не сидишь, а принимаешь "позу орла". Так как я с детских лет не люблю орлов и всякую пернатую живность, я начал яростно нападать на "клозет алла турка", пламенными речами предлагая заменить его на "клозет алла франка" (унитаз). Свою речь я подкреплял фактами из биографии Нерона и пунктами из устава караульной службы израильской армии. Там, дескать, разрешается даже постеры с голой женщиной в туалетах вешать.

   Конечно, я привирал немного на этот счет, но по другому расшевелить "братву" отстегнуть из "общака" деньги на унитаз было невозможно. Тем более, что казначеем был выбран общим голосованием на кухне Джалол. Хотя, этот педантичный отец трех дочерей и скрупулезно подсчитывал, кто сколько съел апельсинов, но после его прихода к "казначейству" дома все стало налаживаться в финансовом отношении. Все в начале месяца "скидывались" в общую казну, откуда оплачивали долги  за квартиру и расходы на базар. По видимому, и у "братвы" тоже накопилось немало претензий к пернатым хищникам, потому как после нескольких дней пламенных выступлений, вечером после работы я их всех увидел дома перед туалетом. Увидев меня, они построились, спели какой-то марш, и с почестями повели меня к туалету. На двери висел плакат со словами: «С новоунитазием, дорогой Самир!!!». Дверь распахнулась, и я увидел большой, белый, сверкающий… унитаз. Это гениальное творение человеческой мысли возвышалось передо мной, как королевский трон в зале аудиенций. А на противоположной стене, это была явно инициатива Виталика, висел постер с голой дамочкой…

   Вопреки ожиданиям, унитаз не придал квартире презентабельный вид. Нас было уже пятеро. Вместо уехавшей домой Гули к нам присоединился еще один кадр из Узбекистана – Гани Шарипов, виолончелист. Его тоже приняли в оркестр и "определили" к нам. Он влился в нашу шумную компанию "yabancı", получал свою почасовую оплату, и стал ждать вместе со всеми "kadro" (штат, вакантное место в госучреждениях). И вот все впятером ходили по квартире в обуви и не спешили убирать за собой посуду, ожидая появления Давида. Он часто заходил, иногда ночевал на огромной постели "Бати", похожей на лежбище медведя, и не отказывался  мыть грязную посуду, собравшуюся за неделю, за что и получил кличку "сын полка". Но однажды  терпение Виталика лопнуло. На кухонном собрании он внес предложение о дежурствах по квартире. Типа казарменного дневального, который будет ответственен за чистоту и порядок. Мотивировал он это тем, что к нему должна приехать невеста Лена из Украины, а выглядеть перед ней свиньей до свадьбы как-то неудобно.

   Мы немного опешили, ибо к нему уже ходила одна Лена. Эта Лена каждую неделю стригла "Батю" посреди салона огромными ножницами, дабы предать ему презентабельный вид, после очередного его "похода за макаронами" ("Батю" нельзя было по вечерам посылать куда-либо или за чем-либо. Он приползал на четвереньках через час, сoвершенно не помня, за чем же его посылали. Так, однажды мы его прождали, подыхая с голоду целых полтора часа, после чего он вполз домой с одиннадцатью буханками хлеба вместо обещанных двух пачек макарон).

– Как, и невесту Леной зовут?– поинтересовался было Джалолетдин, как его перебил недоумевающий  "Батя".
– Постой, постой, а с этой Леной как? Ее же, это самое, фотография над твоей кроватью висит?!
– Ну, "Батя", ты даешь! Снимаем одну фотографию, вешаем другую! А когда уедет через неделю, повешу обратно.
– Ну ты… Это самое… Да в наше время…

   Предложение Виталика было принято, и скоро на кухне висел график дежурств.

   Хотя этот график и сделал квартиру почище, но и упорядочил график наводнений, которые устраивал "Батя" во время своих дежурств. Он просто выливал на пол 8-9 ведер воды, после чего принимался гнать эту массу шваброй вверх-вниз по коридору. Во время этой миссии он никого не подпускал близко к болоту, именуемым коридором и вякал на каждого, кто приближался на расстояние пушечного выстрела. Обычно после его уборок требовалась еще одна уборка.

   Каждый привносил что-то свое, кто-то притащил полочки для обуви, я первым делом сорвал со стены позорный постер с голой бабой, квартира начала, типа, облагораживаться.  И все же, когда приехала Лена, невеста Виталия, она не смогла в первые секунды скрыть свою досаду от убожества нашего жилища. Эта, потрясающая своей красотой девушка, стояла посреди квартиры, озираясь по сторонам и напоминала мне камень  Swarovski, попавший в авгиевы конюшни.

   Удивившись – что же нашла такая красавица в Виталике – узбеки отправились готовить плов, предварительно разогнав из казана пляшущих там лезгинку тараканов. Все предвещало прекрасный ужин без матерщины и в компании приятной гостьи. Даже "Батя" вел себя по-джентельменски: он после очередного "похода за макаронами", заметив в доме прелестную особу, галантно подошел, и стерев сопли, важно представился, спросил с кем имеет честь, и начал расплываться в комплиментах. Все бы хорошо, но он забывал через пятнадцать минут о чем речь, заново представлялся, спрашивал с кем имеет честь, и все заново… Так продолжалось два часа, пока узбеки готовили плов. Время от времени к Лене подкатывал Виталик, мурлыкающе предлагал ей пойти в его комнату, дабы посмотреть, как там висит ее фотография (фото он повесил за час до ее приезда, предварительно спрятав другое). Так как в комнате Виталия кроме фотографии и постели ничего не было, девушка упорно отказывалась туда идти. Виталик откатывал, и "Батя" заново спрашивал, с кем же он имеет честь беседовать.

   В это время, как назло, зашел в гости неприятный субъект, скрипач Миша Махмудов, по кличке "Ленин". Ему было около пятидесяти и был он недавно уволен из Билькентского университета за мелкое воровство в супермаркете, а теперь искал работу. У него был отменный нюх, и он знал куда и когда являться. Делать было нечего, "Ленина" пригласили на ужин.

   При Лене все вели себя вежливо, и вот через полчаса Махмудов, выпив несколько кружек коньяка, поев знаменитого узбекского плова, неправильно меня понял и начал нести полную околесицу про азербайджанцев. Я остановил его свободную "импровизацию" и вежливо предложил ему "фильтровать" свой  "базар". Он вежливо отказался. Тогда, я вежливо предложил ему выйти поговорить (о погоде, естественно). Он вежливо предложил мне идти самому(и подальше). Все это время я вежливо пытался до него дотянуться, а "братва" меня вежливо удерживала. В конце концов, Гани решил покончить с этой джентльменской дискуссией и попросил (вежливо) слово. Под его председательством началась "разборка базара". Всю эту "полемику ученых мужей" с искренним недоумением наблюдала "Прекрасная Елена",  широко раскрыв свои голубые, похожие на фары "Peugeot 407", глаза. А "Парис", то бишь Виталик, в это время  с пеной у рта вежливо разглагольствовал на такую философскую тему, как нельзя  путать палец с "чем-то" еще. Через полчаса оживленных дискуссий, во время которых я не раз предлагал Махмудову все-таки выйти и обсудить погодные условия, был вынесен вердикт: "Ленин" не прав.

   Не знаю, как подействовал этот вердикт на Лену, но через несколько недель после возвращения на Украину, она скоропостижно вышла замуж за японского бизнесмена, который подарил ей сразу две квартиры, одну в Японии, другую на Украине. 
--------------------------------------------------------
-------------------------------------------------------

   ...Партия тромбона была не из легких,  и местные тромбонисты, в составе полутора человек,  разбежались как бильярдные шарики. Так как речь шла о симфонической сказке русского композитора  С. Прокофьева "Петя и Волк", дирижер Инджи Оздил (İnci Özdil) решила дать сольную партию украинцу. Типа, он лучше выдаст характер. Виталик не подкачал, после концерта все ходили под впечатлением его "канонады". Все, даже администрация. И все-таки, даже под "впечатлением" они не переставали "сокрушаться", что у Виталика нет консерваторского образования!  И, как жаль, что из-за этого на "kadro"(штатное место) он вряд ли попадёт. А кто будет в дальнейшем играть такие партии на тромбоне, они не задумывались.

   Действительно, Виталик имел только диплом музыкального училища. Когда я спросил, почему же он не поступал в консерваторию, он рассказал мне такую историю: в те далекие солнечные времена нашей юности, когда все мы жили как разнокалиберные кильки в теплой бочке под названием Советский Союз, один веселый парень из Украины решил отметить свой предпоследний, седьмой экзамен в консерваторию.("Почему же так много?" –  спросите Вы, – "в другие Вузы – после трех экзаменов – получай студенческий!"  А вот так, дорогой читатель!  В консерваторию поступать – это вам не грецкие орехи щелкать, восемь экзаменов на стол, пожалуйста!) Так вот, этот веселый парень бурно "отметил" свой седьмой экзамен со своим не менее веселым приятелем. А на утро их разбудило осуждающее щебетание птиц. Сначала они, пробуждаясь от вязкого сна, были заняты задаванием друг другу "ритуальных" вопросов типа: "Э! А что вчера было?!", и поэтому ничего не поняли. Позже до них дошло значение осуждающего щебетания. Птицы, сидевшие на ветках за окном, качали головками и говорили: "Чик-чирик! Ай-яй-яй! Двенадцать часов дня! Пролетел ты паренек, как фанера над Парижем! Не видать тебе парень, консерватории, как своих ушей!" Веселый парень просто-напросто опоздал на восьмой, заключительный экзамен.  Естественно, героем этой сказки был Виталий.

   Отсутствие консерваторского диплома делало Виталия аутсайдером в списке претендентов на "kadro". И это в то время, когда я несколько месяцев уже докучал дирижерше своими приставаниями типа: "а когда Вы думаете включить меня в список солистов? А давайте сыграем Es-Dur-ный Листа (фортепианный концерт №1)? А может Des-Dur Прокофьева (фортепианный концерт Ре-бемоль мажор)?" На такие "домогательства" с моей стороны она отвечала, мол нет тромбонистов, не каждый сыграет… А тут же рядом ходил Виталик, который мог дать любому местному тромбонисту фору и ждал решения своей участи.

   Но вскоре я "повзрослел" и начал понимать, в чем дело. Дело было не в трудности тромбоновых соло (в конце концов Прокофьевские тромбоновские партии не идут ни в какое сравнение с "апокалиптическими" соло в "Тангейзере»" ("Tannhäuser") Рихарда Вагнера),  а в том, что турецкие музыкальные чиновники не хотели признавать бесспорное преимущество советской музыкальной школы,  так называемого "эколь совьетик". Типа, как это так, "значит, какой-то русский (под этим словом подразумевается вся советская рать) "yabancı", приехавший без гроша, ждущий зарплаты, как манны небесной, позабыв о благодарности, еще и собирается солировать перед нами?! Да еще гонорары в тройном размере?" (Зарубежным солистам государство в Турции выплачивает гонорары в тройном размере, нежели местным, но, желательно, чтобы солисты были из Европы или Америки, а не из СНГ. Эта часть закона, конечно, не писанная). В то время, как местных кадров, подучившихся "в Парижах", или за океаном и локомотивом на сцену не потащишь. А когда и вытащишь, они начинают играть полудетские концерты Моцарта, Ридинга, и.т.д., после чего, возомнивши невесть что, на афишах и брошюрах требуют объявлять себя только как "всемирно известного" такого-то. Ни разу за девять лет прибывания в Турции я не услышал такие произведения, как Второй скрипичный концерт Паганини со знаменитой "Кампанеллой", или фортепианный "Променад-концерт", виолончельный "Симфоник-кончертант" Прокофьева в исполнении турецких солистов.

   В результате нежелания видеть на сцене "советских" (среди них еще и просачиваются наглые "азери"), и неумением играть самим, в концертной жизни Анталии часто появлялись "солистчики" среднего пошиба, но зато из Европы. Так, однажды засияла "новая звезда" из Австрии - Кристофер Гзажа-Загер (Christopher Czaja-Sager). Разрекламированный как ученик А. Бренделя и "всемирно известный интерпретатор Баха", Гзажа-Загер собирался играть баховский же концерт f-moll (фа минор). Я обрадовался, было, приготовился соприкоснуться со строго-академической музыкой барокко, как на сцене появился Дед Мороз…(!). Вернее, Санта Клаус, если учитывать, что перед нами были европейцы. Дело шло к Новому Году, и, оказалось, друг солиста, приехавший с ним, решил поздравить его прямо на сцене. Мы немного опешили: зачем было эту почти "семейную сцену" разыгрывать в концертном зале, перед зрителями? Как будто засмущавшийся солист, получив свои подарки, наконец сел за рояль. И мы, вместо великой, почти абстрактной музыки Баха, услышали сахарно-слащавые интонации Шопена. То есть, он играл Баха, но так, будто этот Великий муж переместился из семнадцатого века в девятнадцатый, стал приторным напомаженным мальчиком, влюбившимся в Жорж Санд, и теперь мечтающем только о том, как бы взявшись за руки, убежать за горизонт, к закату солнца, и там всматриваться в ее глаза, причем долго-долго. Такая кощунственная интерпретация возмутила даже видавшего виды на ресторанных сценах Давида, и он предположил, что перед нами – "голубые".

   Но, вернемся в наш бренный музыкальный мир. Наши с Давидом "домогательства" насчет концертов с оркестром однажды дали свои плоды. Нас – Джалола, Давида и меня вызвали к директрисе Инджи-ханум.  Там сидел весьма противный персонаж, бухгалтер Ильяс Чопур (İlyas Çopur). Оказалось, эту "офисную крысу" посетила "гениальная" идея: раз мы, "yabancı", хотим солировать, и государство выплачивает иностранцам в три раза больше, а остальные оркестранты нуждаются в деньгах, сидят на дотации мэрии и ждут кадро, так быть посему: пусть "yabancı" солируют с оркестром, а выплаченные государством деньги пойдут "на нужды оркестрантов". Так сказать, Богу – богово, а кесарю – кесарево. Нам он собирался выплатить около трети гонорара.  Весь оркестр аплодировал этой идее, они всегда говорили, что между нами разница "только в паспортах". А тут и солировать нужно, и "материальный интерес" есть. Ну, "йабанчи" пусть пашут, они для этого и здесь. Яростное выступление Джалолетдина о том, что он отец трех дочерей, всегда играл на вторых скрипках в опере, что "имел награды при Керенском", что это огромный стресс, не дало никаких результатов. Ильяс Чопур не поднял ставку больше, чем треть гонорара (позже этот тип стал директором Анталийского Симфонического Оркестра, а спустя некоторое время – директором управления Культуры Анталийской Мэрии).

   Делать было нечего, надо было играть. Не ударить в грязь лицом, так сказать. Тем более, что "высокое доверие" было оказано только нам троим. "Батя" и Виталик остались "по бокам". Мой "бред сивой кобылы" насчет концертов Листа и Прокофьева был отклонен сразу же. Предложили  не выпендриваться шибко и играть "как все нормальнее люди" что-то для камерного состава. Остановили выбор на f-moll-ном концерте Баха (BWV 1056). Насквозь пропитанная цыганщиной и ресторанными импровизациями душа Давида "не вынесла позора мелочных обид", и остановила свой выбор на "Испанском танце" Мануеля Де Фалья. Играть барокко, видимо было ниже его поэтически-возвышенного достоинства. Самое мучительное выпало на долю Джалола.

   Его проблема была в другом, не что играть, как у нас, а играть ли(!) вообще. Дело в том, что последний раз Джалол выступал сольно двадцать лет назад, на своем выпускном. А последующие двадцать лет просидел в оперной оркестровой яме. На вторых скрипках. Теперь же ему предстояло выбираться из ямы на центр сцены и "гордо заявить о себе". Да в сопровождении оркестра! Он думал несколько дней и хотел, было отказаться, но мы с Давидом напали на него и строго предложили "не позорить державу". Наши словесные "пинки под зад" и мой аргумент, что никогда у него не было и впредь не будет такой возможности, и что в преклонном возрасте ему нечего будет рассказывать своим внукам, видимо на него подействовали. Он выбрал скрипичный концерт G-Dur А.Вивальди.

   Все мы выступали в разное время, с интервалом в три-четыре недели. В программе моего концерта было обозначено "Азербайджан", у Джалола – "Узбекистан", Давид был представлен как "солист с Кипра". Видимо, администрации надоело выставлять солистов из СССР.

   …До сих пор помню выражение полумистического ужаса на лице Джалолетдина за несколько минут до выхода на сцену. "Солист с Кипра" уже сидел в составе оркестра на сцене, я же был за кулисами и подбадривал Джалола словами о том, что хватит быть "оркестровой крысой", что "Родина-Мать зовет" и.т.п. Джалолетдин весь трясся и вглядывался в зияющую прожекторами темноту зала, как лягушка-царевна в рот анаконды.

   С тех пор прошло много лет, и однажды Джалол признался мне, что до сих пор, когда пропустит рюмочку-другую, он просматривает запись своего выступления со слезами на глазах, и, если бы не наши "пинки под зад", он никогда не отважился бы на это…

   Тем временем, пока мы на сцене "проливали кровь за Родину", "Батя" осваивал близлежащие базары. Узнавал, что где "плохо лежит", то бишь дешевле стоит. То, что он приносил с базара, тщательно контролировал казначей "общака" Джалол и добровольный народный дружинник Виталий. Потому что "Батя" мог купить всякие отбросы, мотивируя тем, что было дешево. Но, однажды поздней весной оказалось, что контролировать надо и его "форму одежды". Как и полагалось коренастому русскому "моржу", "Бате" вечно было жарко, и он постоянно ходил по  квартире полуголым, и не только по квартире, но и по балкону тоже. Видите ли, ему обязательно было курить на балконе в "пляжном костюме". И, вечно сидящие перед своими домишками жены туземцев-соседей, при виде его могучего торса, седых волос и микроскопических трусиков-плавок, сразу же разбегались. Вместо них выходили туземцы и свистом и криками загоняли "Батю" в дом, как мустанга в стойло. Потом, недели через две, они пожаловались нам, потребовали принять меры. Мы объяснили "Бате", что на этой улочке не следует позировать, как Иван Поддубный в цирке, и попросили купить себе шорты. Прошло несколько дней, я опять увидел соседей, что-то рассказывающих Джалолу под хихиканье своих жен,  наглухо закрытых косынками. Когда вечером все собрались на кухне, Джалолетдин флегматично-спокойно спросил:
– Валера, ты в чем сегодня ходил на базар?
– В шортах, новых! А что?
– Ну-ка покажи…
Валера нам показал новые "семейные" трусы строго покроя, в простонародье именуемые "боксерами".
Виталик:
– Хе-хе… И ты целый день в них ходил по городу? Это же трусы…
"Батя" возмутился:
– Какие трусы!? Да это самое… Ты знаешь, сколько они стоят?!
В отличие от других, Гани, проявив заботу о друге, тепло спросил:
– Они хоть за это на базаре тебе скидку делали?

   Было понятно, что "Батю", без "охраны" выпускать не следует, и эту миссию взял на себя Виталик. Они всюду ходили вместе, после чего население нашего района стало их называть не иначе как "отец и сын".

   Вообще-то, население нашего района и соседи к нам относились вполне лояльно, если не считать двух вызовов наряда полиции во время наших пирушек и жалоб хозяину квартиры. Хотя, соседей тоже можно было понять, наши "торжества" длились до трех часов ночи, а по численности и многонациональности участников напоминали строительство мифологической Вавилонской Башни. Мы снискали добрую славу в округе. К нам приходили все: знакомые и не знакомые, кто за советом и добрым словом, кто за крышей над головой, кто-то убегал от мамы, кто от кредиторов, кто-то искал работу, кто был выгнан… И все знали, что их  примут, выслушают и помогут добрым словом. В основном эти добрые советы давал "Батя", к нему ехали даже из других городов, в результате чего наша квартира постепенно превращалась в проходной двор.

   И вот сосед с нижнего этажа, Ахмед-бей, тоже решил познакомиться с нами поближе. Он сблизился с Джалолом (они были почти одного возраста) и подолгу беседовал с ним. Позже, когда мы его позвали поужинать с нами, он явился в сопровождении трех женщин. Одна из них была старухой, другая в летах, третья – юная. Я сначала подумал, что это его мать, жена и дочь. После выяснилось, что это были его жена и две дочери. Старуха, которая выглядела как мать Ахмед-бея,  оказалась его женой, причем была моложе него на несколько лет. 

   Вообще-то, в семьях средней и нижней прослойки турецкого общества имеется такая закономерность, женщины стареют с космической скоростью. Думаю, виной тому стиль жизни и образ мышления, чрезмерная эмансипация, склонность к мясному пикниковому обжорству и курению. Мужчины же, до семейных пут, себя ставят как мачо, убиваются и стреляются из-за девушек (как будто перед ними последние экземпляры женщин на свете), а после "замужества"(именно!) постепенно становятся подкаблучниками. Всю внешнюю и внутреннюю политику семьи направляют женщины – покупать это или то, дружить с теми-то, ехать туда-то. Однажды основатель Анталийской Государственной Консерватории профессор Энгин Санса признался: "мы создали Турецкий Государственный Квартет только потому, что наши жены дружили. Если жены не дружат, даже гос- квартет распадется!" Дело доходит до того, что директора советуются с женами, брать ли такого-то на работу в госучреждение, а бизнесмены спрашивают разрешения на финансирование того или иного проекта. Так, недавно была отклонена просьба Средиземноморского университета о финансировании строительства нового здания Анталийской Консерватории – происламски настроенные жены не разрешили мужьям "строить рассадник европейского зла".

   Так или иначе, Ахмед-бей был не плохим человеком, и подал нам  идею купить холодильник. На дворе стояло лето, и на балконе продукты держать уже было нельзя, тем более, что там часами сидел Виталик и водяной струей из брызгалки мешал интимной жизни петухам и курицам, обитающим в соседском дворике. Холодильник мы купили, естественно на базаре, и впятером потащили его к нам. Соседи уже привыкли, что мы время от времени что-то тащим: арбузы, велосипед, полуживого "Батю", чугунный чан, телевизор, но на этот раз в операции участвовал весь "личный состав", и они, видя серьезность предприятия, решили помочь. Естественно, не делом, а словом. "Э-э! Не так! Держи снизу!" Несмотря на то, что мы несколько раз роняли холодильник на лестнице, он заработал, а после этого, Ахмед-бей у нас чувствовал себя как дома. Никогда не думал, что мужчина может быть таким любопытным, он лез во все шкафы, интересовался деталями, заглядывал в кастрюли, в туалет. И мало того, давал всякие советы: как жить, как себя вести и.т.д. А когда начал нас учить еще и музыке, Джалолетдин, ухмыляясь, спросил:
– Ахмед-бей, у тебя какое образование?
Тот с гордостью:
– Восемь классов! А что?
– А у меня образование высшее, по-твоему сказать – шестнадцать классов. И ты нас учить собираешься?
– Да? А что, музыке надо столько учиться? 
– А ты что думал? А вот у него, – показал на меня, – еще и аспирантура. По-твоему – восемнадцать  классов.
Помолчав минуту (видимо он думал, что музыкант – это что-то вроде официанта), сосед спросил:
– А что, вашим государствам специалисты не нужны?

   …Видимо после этого разговора, они нас немного зауважали, ибо однажды, во время очередной посиделки семьи Ахмед-бея у нас (в турецких семьях принято, ходить друг к другу в гости и сидеть по восемь-десять часов, и даже тогда, когда слова кончаются, они просто сидят и смотрят друг на друга), его старшая дочь, похожая на Медузу Горгону, прямо обратилась к Джалолетдину:
– Хватит тебе так жить! Вот возьми меня  в жены и увидишь, как заживешь!
Джалол вежливо отказался, мотивируя это тем, что у него уже есть жена и даже трое дочерей. "Горгона" явно удивилась, что между ними пятнадцатилетняя разница в возрасте, и с разочарованием повернулась ко мне. Я поперхнулся и сразу же сказал, что обожаю холостяцкий образ жизни и всегда мечтал так жить! 

   Вскоре "Батя" влюбился. Безнадежно. Он был уже дважды женат, и на этот раз влюбился в молодую девушку, которая месяцами отдыхала в отеле, где он играл. Нам уже надоело каждый вечер слушать его рассказы о том, как они ходили по пляжу, как она впервые назвала его "Валерочкой" и какой у нее мобильный телефон. В те годы "мобильник"  действительно был в диковинку. "Батя" летал в облаках, и это в то время, когда в него была влюблена одна богатая старушка. Она всюду ходила за ним, посещала концерты, вечера, коктейли, где мы бывали, была знакома со всеми нами. Она говорила нам: "мне от него ничего не нужно, у меня все есть. Нужен только он, мой милый медведь". Но ""Батя" обходил ее, как племенной бык мясокомбинат, за километр. А иногда даже прятался самым бесстыдным образом. Мы говорили, что девушка ему не пара, советовали не позориться, взять в жены старушку, осчастливить ее, дескать, Господь все видит, авось на том свете ему это зачтется. Валера и слышать об этом не хотел. Но время показало, что мы были правы. Девушка из отеля его "отшила", она оказалось содержанкой одного богача, а "Батя" был для нее просто большой игрушкой. Валера сильно переживал, и как всегда, его переживания для нас вышли боком. Он являлся ночью, приняв душ, забывал закрыть кран, включал по всей квартире свет и не выключив, засыпал. Свет горел, и вода текла до утра. И так продолжалось целый месяц. В конце месяца, увидев счет за электричество и воду, мы созвали экстренный совет "общака". Слово взял Виталик:
– Не будем показывать пальцем(хотя, это "Батя"), но кое-кто из нас…
Валера в тот день был обвинен в растрачивании средств "общака", и был "приговорен" к выплате определенной части суммы самостоятельно.

   Амурные похождения Валеры натолкнули меня на размышления о влиянии мобильных телефонов на сознание масс. Ведь Валера, если и рассказывал о своей избраннице полчаса, то десять минут из них уходили на описание телефона или на то, что она делала с этим телефоном.

   В те года у меня еще свежи были воспоминания о том, как себя вели в 1996-1997 годах обладатели первых "мобильников" у нас в Баку(уверен, что и в других республиках ситуация была идентичная). Эти люди целый день держали свои телефоны в правой руке (даже когда ходили в туалет), причем размахивали ими, чтобы всем было видно. Парни, идущие на свидание с девушками, обязательно старались выклянчить у друзей "мобилу", часто не работающую даже,  для того только чтобы повысить в глазах прекрасного пола свой  статус. А девушки сильнее прижимались к своим ухажерам, победоносно и свысока взирая на своих подруг, дескать, вот какая у меня "каменная стена" со связями! Телефоны почти никогда не звонили, ибо они не были предназначены для общения, а были чем-то вроде символа отличия, как жезл фараона Рамзеса. А когда телефоны все-таки звонили, обладатель с ума сходил: он по центру улицы ходил кругами, размахивал руками, орал на весь квартал, дабы все увидели, как он разговаривает по "мобильнику". Дать бы им волю – остановили бы и трафик. Девушки часто прикрепляли телефоны клавиатурой наружу к поясу(ремню) и походили на кассовый аппарат. И, при всем при этом,  пресловутые "мобильники" имели большой вес, огромные размеры и были похожи на полено Папы Карло, из которого после он смастерил Буратино.

   Хотя в Турции такого ажиотажа в 1999 году не наблюдалось, но под впечатлением "батиных" рассказов, я решил купить мобильный телефон. Да и дирекция не раз намекала на то, что пора бы установить постоянную связь с нашей "хатой", которая являлась почти филиалом Симфонического Оркестра.

   Телефон Nokia-3110 сразу же стал самой дорогой вещью и объектом пристального внимания всей квартиры. Каждый раз, когда он звонил, все сбегались и разглядывали его с благоговением, как индейцы-краснокожие  лошадь Христофора Колумба. "Атомная бомба заработала!" – комментировала Гуля, жена Джалола. С особенно пристальным интересом наблюдал за телефоном Виталик. По его мрачно-прищурившимся глазам можно было догадаться, что он затеял неладное.  У него под рукой уже был длинный шнур, найденный в мусорном баке, узбекский чугунный чан и подставка от "батиного" вентилятора. Для изготовления спутниковой антенны не хватало только приемника, в который мог бы превратиться мой телефон. Я несколько раз отгонял его,  когда он подкрадывался к телефону, как крокодил к туше антилопы, но однажды, когда меня не было дома, он все-таки завладел им. Так как он не был гением в области теории случайных цифр, раскрыть с трех раз PIN-код ему не удалось, сим-карта заблокировалась, и телефон начал запрашивать PUK-код. Когда я пришел домой, он уже в третий  – последний раз собирался ввести наугад PUK-код.  Заорав, я "наехал" на него как танк, и начал искать карточку с кодами, по ходу дела объясняя, что после третьего неудачного введения PUK-кода, сим-карта самоуничтожается! Виталий по всей "хате" ходил за мной и виновато талдычил:

– Самир, ну, извини да, меня! Ну, тварь да, я…
Услышав  слово "самоуничтожается" и неверно истолковав его, "Батя" возмутился:
– Как, это самое, "самоуничтожается"?! Ты что это, такие опасные вещи домой приносишь?  

   Итак, мой дорогой Читатель, не злоупотребляя Вашим терпением, хочу заметить, что подобные курьезные ситуации в нашей жизни случались довольно часто, и каждый из нас реагировал на них по-своему, ибо каждый из нас был носителем менталитета своего, определенного культурного ареала.

   Хочу еще заметить, напоследок, что наша веселая "хата" продержалась до 2000 года, когда во главу Анталийского Симфонического Оркестра был поставлен знаменитый турецкий дирижер Гюрер Айкал (Gürer Aykal), который славился своей, почти органической неприязнью к "йабанчи" (иностранцам). В течение месяца все мы были уволены и остались без средств к существованию и без юридического права на пребывания в стране. Но так как "советские люди не сдаются", и в воздухе упорно витали слухи об открытии в скором времени Оперного Театра, мы решили, "перегруппировавшись", дождаться этого события и снова попытать счастье.

   Итак, на горизонте засияла новая заря – Анталийский Государственный Театр Оперы и Балета. Но это уже совсем другая история…